— Так мало чего спьяну сморозишь? Все болтают.
— Болтают все. Не на всех пишут.

Я понимаю, когда из тюрьмы не выпускают. Но когда не впускают… Это хамство!

Совесть-то у тебя есть, Мерзляев, небось, в бога веруешь? Как же ты можешь заставлять парня стрелять в отца его невесты?

— Конвой, вывести полковника Покровского из строя!
— Посмотрим, как у них это получится.

— Не человек ты, Мерзляев, ты...
— А в чём дело, собственно? На вас просто не угодишь, Иван Антонович, — то не так, это не этак. Все живы здоровы, слава Богу.

История, действительно, подозрительная. Мой корнет, известный меткостью стрельбы, кладёт на месте несколько заговорщиков, а наши доблестные жандармы являются так поздно, что трупы успевают увезти, а, может быть, даже закопать. И последнее, о чём вы забываете, граф, мой корнет в этой авантюре пролил кровь, а ваши люди — чернила на допросах.

— Додумались! Моих гусар, боевых офицеров, вызывать на расстрел человека!
<...>
— Это гадко!
— Не спорю.
— Это отвратительно!
— Совершенно с вами согласен.
— Это подло!
— И я того же мнения.