Странно, — размышлял Керн, — сколько может пережить один человек за то время, пока другой не успеет и прочитать газету.

...в обнажённом виде женщины всегда говорят иначе, чем в одетом.

Что за страна! — думал я, выходя на улицу. — Сорок два сорта мороженого, война и ни одного солдата на улице!

Я-то знал: воспоминания, если уж хочешь ими пользоваться, надо держать под неусыпным контролем, как яд, иначе они могут и убить.

Я утратил нечто, чего не было, и тем сильнее страдал от утраты.

Кто любит, тот не пропащий человек, даже если его любовь обернулась утратой; что-то всё равно останется — образ, отражение, пусть даже омраченные обидой или ненавистью, — останется негатив любви.

У Бога гораздо больше юмора, чем мы думаем. И гораздо меньше сострадания.

К людям рано или поздно всегда приходит счастье.

Чертовски обидно, правда? У человека всегда такое чувство, когда он не виновен.

— Скажите, вы ещё верите во что-нибудь?
— О да! Я верю в священный эгоизм! В безжалостность! В ложь! В косность человеческого сердца!

Нет таких бездн, где не нашлось бы места счастью, и в этом, наверное и состоит вся тайна выживания рода человеческого.

В каждом из нас живут затаённые обиды, которые только и ждут своего часа.

Да, я узнал, что если не хочешь подохнуть, нужно быть твердым. И понял, что им не сломить меня!... И узнал, что приказы действуют лучше, чем просьбы.

...боль из-за утраты денег может выражаться ничуть не иначе, чем боль из-за куда более скорбной личной Утраты.

Поживёте ещё немного в эмиграции и поймёте: несчастье — самая обыденная вещь.