Ныне не редкость, что и самый богатый и знатный к числу своих дней равнодушен, и сам не знает, какую забаву выдумать.
Самоубийство есть самый великий грех человеческий, но судья тут один лишь господь, либо ему лишь известно все и всякая мера.
Невозможно и быть человеку, чтоб не преклониться; не снесет себя такой человек, да и никакой человек. И бога отвергнет, так идолу поклонится — деревянному, али златому, аль мысленному. Идолопоклонники это всё, а не безбожники, вот как объявить их следует.
Учат с тех пор, как мир стоит, а чему же они научили доброму, чтобы мир был самое прекрасное и веселое и всякой радости преисполненное жилище?
Безбожника человека я, может и теперь побоюсь, только вот что, безбожника-то я совсем не встречал ни разу, а встречал за место его суетливого — вот как лучше объявить его надо. Всякие это люди, не сообразишь, какие люди; и большие и малые, и глупые и ученые, и даже из самого простого звания бывают, и всё суета. Ибо читают и толкуют весь свой век, насытившись сладости книжной, а сами всё в недоумении пребывают и ничего разрешить не могут.
Ученых людей этих, профессоров этих самых я сначала, ух, боялся: не смел я пред ними, ибо паче всего опасался безбожника. Душа во мне, мыслю, едина; ежели ее погублю, то сыскать другой не могу; ну, а потом ободрился: «Что же, думаю, не боги же они, а такие, как и мы, подобострастные нам человеки».
Все в тебе, господи, и я сам в тебе, и прими меня!
- 1
- 2