— Поверь мне, Карлсон, не в пирогах счастье…
— Ты что, с ума сошёл? А в чём же ещё?
— Привет, Малыш! Чем будешь угощать?
— Пирогом.
— С чем?
— С восемью свечками.
— Ну, нет, это я не ем, что такое, один пирог и восемь свечей. Лучше так: восемь пирогов и одна свечка!
— Не реви!
— Хнык.
— Не реви!
— Хнык.
— Это ты ревёшь или я реву?
— Я реву.
— А я не реву!
— И не реви.
Если бы люди знали, как приятно ходить по крышам, они бы давно перестали ходить по улицам.
— Собаку мне не подарят...
— Кого? Собаку?... А как же я? Малыш, ведь я же лучше... лучше собаки!
— Простите, у вас можно тут приземлиться?
— Че... Чего?
— Ну что-что, посадку давай! Ты что, не видишь — я ослабеваю?!
— Что ж ты мне врал-то?
— Чего?
— Что тебе семь лет!
— А сколько?
— Но ты весишь-то ты на все восемь!!!
— Скажи мне, милый ребёнок: в каком ухе у меня жужжит?
— В левом!
— А вот и не угадал! У меня жужжит в обоих ухах.
— Я сказала, отвечай — да или нет! На простой вопрос всегда можно ответить «да» или «нет», по-моему, это не трудно! — завопила фрекен Бок.
— Представь себе, трудно, — вмешался Карлсон. — Я сейчас задам тебе простой вопрос, и ты сама в этом убедишься.
Вот, слушай! Ты перестала пить коньяк по утрам, отвечай — да или нет?
У фрекен Бок перехватило дыхание, казалось, она вот-вот упадет без чувств. Она хотела что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова.
— Ну вот вам, — сказал Карлсон с торжеством. — Повторяю свой вопрос: ты перестала пить коньяк по утрам?
— Да, да, конечно, — убеждённо заверил Малыш, которому так хотелось помочь фрекен Бок.
Но тут она совсем озверела.
— Нет! — закричала она, совсем потеряв голову.
Малыш покраснел и подхватил, чтобы её поддержать:
— Нет, нет, не перестала!
— Жаль, жаль, — сказал Карлсон. — Пьянство к добру не приводит.
— Послушай, папа, — сказал вдруг Малыш — если я действительно стою сто тысяч миллионов, то не могу ли я получить сейчас наличными пятьдесят крон, чтобы купить себе маленького щеночка?
Вообще-то, мне гораздо больше хотелось бы иметь собаку, чем жену.
— Знаешь что? Ты мне должен стать родной матерью!
— Слушай, а ты, по-моему, не болен!
— Нет, болен!
— Не-а!
— Какой ты противный! Что ж, я заболеть что ли не могу, как все люди?
— А ты хочешь заболеть?
— А ты будто не хочешь!
— Нет...
— Да все этого хотят! Лежи себе... Слушай! Летим ко мне! Я лягу в постель, а ты меня спросишь, как я себя чувствую! А я тебе скажу: «Я самый больной в мире человек... и мне больше ничего не надо, кроме... может быть, ну какой-нибудь торт огромный... гору шоколада... и, может быть, еще какой-нибудь пребольшой-большой кулёк конфет!»
— Не в пирогах счастье!
— Ты что, с ума, что ли, сошёл? А в чём же ещё?