Матье Деларю – цитаты персонажа

С семьей не порвешь, это как оспа: ею заболеваешь ребенком, и она метит тебя на всю жизнь.

Может быть, нельзя поступать иначе, может быть, нужно выбирать: или быть ничем, или играть то, что ты есть. Это было бы ужасно, – сказал он себе, – надо быть лицедеем по природе.

Может, единственное средство спасти свою молодость – это не забывать ее?

«Значит, это и есть свобода?» Даниель д е й с т в о в а л, он уже не может вернуться назад: ему должно казаться странным чувствовать за собой беспричинный поступок, которого он и сам уже почти не понимает и который перевернет его жизнь. А я все делаю ни ради чего; можно подумать, что у меня украдут результат моих действий; все происходит так, словно я всегда могу начать сначала. Не знаю, что бы я отдал, лишь бы совершить непоправимый поступок.

— Я хотел бы постареть на полгода.
— Я – нет, – сказал Матье. – Через полгода я буду таким же, как сейчас.

он вдруг вернулся к столу, поднял вазу, которая оказалась очень тяжелой, и бросил ее на паркет: это пришло ему в голову внезапно, и сразу же после этого он почувствовал себя легким, как паутинка. Он восхищенно смотрел на черепки фарфора: что-то только что случилось с этой трехтысячелетней вазой среди пятидесятилетних стен, под вечным светом лета, что-то очень дерзкое, походившее на рассвет. Он подумал: «Это сделал я!» – и почувствовал себя гордым, свободным от мира, без привязанностей, без семьи, без корней, махоньким упрямым ростком, прободавшим земную твердь.

Определенно он был не в ладу с самим собой: он закис в этом вязком зное и ощущал давнее монотонное чувство обыденности – напрасно он повторял фразы, которые когда-то его вдохновляли: «Быть свободным. Быть самодостаточным, способным себе сказать: я существую, потому что этого хочу, быть своим собственным истоком». Пустые, высокопарные слова, докучная болтовня интеллектуала.

– Вы протягиваете руку к вещам, если считаете, что они в пределах вашей досягаемости, но с места не сдвинетесь, чтобы взять их.
– Что вы об этом знаете? – повторил Матье. Он не находил ничего другого: он считал, что она права.
– По-моему, – устало сказала Ивиш, – вы не хотите ничем рисковать, вы для этого слишком умны.

— Знаешь, это не окончательное решение. Может быть, позже...
Брюне пожал плечами.
— Позже? Если ты рассчитываешь на внутреннее озарение, чтобы решиться, то рискуешь прождать всю жизнь. Ты, может, думаешь, что я был так уж убежден, когда вступил в коммунистическую партию? Убеждение возникает потом.

— Не знаю, хорошо ли я тебя понимаю, но, как бы то ни было, ты не должен оправдываться, никто тебя не обвиняет. Ты бережешь себя для более благоприятного случая, это твое право. Желаю, чтобы он представился как можно раньше.
— Я тоже этого желаю.
Брюне с любопытством посмотрел на него.
— Ты в этом уверен?
— Да.
— Да? Ну что ж, тем лучше. Только боюсь, что случай представится не скоро.
— Я себе тоже говорил это, – признался Матье. – Я говорил себе, что он, быть может, никогда не представится или представится слишком поздно, а возможно, такого случая вообще не существует.
— И что тогда?
— Тогда я буду жалким субъектом. Вот и всё.

Он увидел Ивиш, она танцевала, откинув назад голову, она выглядела какой-то потерянной, без возраста и будущего: «У нее нет раковины». Она танцевала, она была пьяна и не думала о Матье. Абсолютно. Как будто он никогда не существовал. <…> «Она никогда не будет моей, никогда не войдет в мою раковину».