Местный доктор – цитаты персонажа

— Я чувствую, здесь собрались люди скептического нрава, посему — вернёмся к трапезе. Видите эту вилку?
— Ну...
— Хотите, я её съем?
— Сделайте такое одолжение.
— Да что Вы, граф! Помилуй Бог! Вы меня как хозяйку позорите! Сейчас десерт... Фимка, ну что ж ты стоишь! Неси бланманже с киселём!
[Калиостро ест вилку]
— Да, это от души. Замечательно. Достойно восхищения. Ложки у меня пациенты много раз глотали, не скрою. Но вот чтобы так, за обедом — на десерт, и острый предмет!? Замечательно! За это вам наша искренняя сердечная благодарность. Ну ежели, конечно, кроме железных предметов, ещё и фарфор можете употребить — тогда... просто слов нет.

— Так я дорасскажу… Стрелялся, стало быть, у нас некий помещик Кузякин. Приставил пистолет ко лбу, стрельнул раз — осечка! Стрельнул другой — осечка! Э, думает, видно не судьба! И точно! Продал пистолет, а он у него дорогой был, с каменьями… Продал пистолет, да на радостях напился… а потом уж спьяну упал в сугроб да замёрз…
— Это он к тому говорит, что каждому свой срок установлен и торопить его не надо.

— Ипохондрия есть жестокое любострастие, которое содержит дух в непрерывном печальном положении. Тут медицина знает разные средства, лучшее из которых и самое безвредное — беседа. Слово лечит, разговор мысль отгоняет. Хотите беседовать, сударь?
— О чём?
— О чём прикажете. О войне с турками, о превратностях климата или, к примеру, о графе Калиостро.
— О ком?
— О Калиостро. Известный чародей и магистр тайных сил. Нынче в Петербурге шуму много наделал. Газеты пишут — камни драгоценные растил, будущность предсказывал. А ещё говорят, фрейлине Головиной из медальона вывел образ её покойного мужа, да так, что она его осязала и теперь вроде как на сносях…

— Ведь я думал о нём, о Калиостро. Собирался писать ему в Лондон, в Париж. А он тут в России!
— Да мало сказать в России, он в тридцати верстах отсюда. Карета сломалась, кузнец в бегах, так он в Васильевской гостинице сидит, клопов кормит.
— Клопов? Великий человек, магистр — и клопов?
— Так они, сударь, не разбирают, кто магистр, а кто не магистр.

— Родился я в Месопотамии, две тысячи сто двадцать пять лет тому назад… Вас, вероятно, изумляет столь древняя дата моего рождения?
— Нет, не изумляет. У нас писарь в уезде был, в пачпортах год рождения одной только циферкой обозначал. Чернила, шельмец, вишь, экономил. Потом дело прояснилось, его в острог, а пачпорта переделывать уж не стали. Документ все-таки. Ефимцев, купец, третьего года рождения записан, от рождества Христова, Куликов — второго, Кутякин — первого…
— Да много их тут — долгожителей.

— От пальца не прикуривают, врать не буду. А искры из глаз летят. Вот хоть у господина Загосина о прошлом году мужик с возу свалился — да лбом об оглоблю. Ну, я вам доложу, был фейерверк!
— Всё сено сжёг. Да какое сено! Чистый клевер…
— Ладно врать-то! Чистый клевер… У вас всё осокой заросло да лопухами.
— Что вы такое говорите, Феодосья Ивановна! У меня воз сена стóит десять рублей.
— Стоить-то оно стóит, да никто ж его не покупает. У вас же совсем никудышное сено! Разве что горит хорошо.
— Да уж, граф, если вы действительно надумали сено покупать, так покупайте его у Феодосии Ивановны, не прогадаете.
— Не, у меня хорошее сено…
— О, Господи, да что ж вы такое говорите, господа? Какое непонимание! Наш гость повествует совсем о иных явлениях!

— Алёша! Алёш, ну до того ли сейчас господину Калиостро?
— До того, до того. Ну, как там наш папенька? [Калиостро невнятно стонет] Папенька согласился.

— Господин Калиостро, а как насчёт портрета?
— Погодите вы, голубчик, с портретом! Дайте ему со скульптурой разобраться.