Вениамин Гуревич — штурман экипажа Архипцева.
— Я хочу понять, что чувствовал этот Веббер, когда положил на траву мёртвого этого Ганса... Плакал ли он?... Орал ли он по ночам?
— Он нихрена не чувствовал!
— Почему? Фашист, как и и каждый нормальный человек рождается с нормальными человеческими чувствами.
— Куда же они у них подевались?
Соболевский говорит о двух немцах: Веббере и Гансе.
— Между прочим, ты-то тоже влез совершенно напрасно!
— Почему?
— Да потому что это моё личное дело!
— Боже мой, штурман! Ты провинциальный, святой болван! Твоё личное дело — это наше дело. Понял, интеллигент несчастный!
— Съел, Венчик?
— Хорошо! Я сижу за конкретную плюху, которую выдал этому хлюсту... Вот ты, за то, что выкинул его из столовой... Ну, а вот этот-то за что сидит, а?
— Милый мой! А этот сидит за прошлые прегрешения перед уставом и за возможные прегрешения в будущем... И за моральную готовность бить по морде каждого негодяя, который гнусно говорит о женщине, понял?!
— Вениамин Борисович, я давно хотел у вас спросить — вы, вообще-то, на «гражданке» выпивали?
— Выпивал... парное молоко. Видите ли, Евгений Александрович, во всей этой хреновине меня интересует главным образом процесс.
