Dear Esther – цитаты из игры

Я пустился в путь в бумажной лодочке без днища; в ней я улечу на луну. Я завернут в складках времени, я — в истёртых сгибах страницы жизни. Ты устроилась с противоположной стороны листа; я вижу твои следы в чернилах, что просачиваются через волокна бумажной массы. Когда нас размоет водой, клетка распадется, и мы сольёмся воедино. Когда этот бумажный самолётик оторвётся от края скалы и проведёт параллельные конденсационные следы во тьме, мы снова будем вместе.

Я буду держаться за руку, которую ты мне протянешь: от самой вершины до дня колодца, до темных вод, где тянутся к солнцу маленькие цветочки. Свет фар отражается в твоих зрачках, наполняющих лунным светом тьму трубы крематория.

Именно здесь ко мне пришло последнее понимание того, что пути назад нет. Фонарик гаснет, а с ним и моя решимость. В коридорах над моей головой я слышу пение морских созданий. Они сулят возвращение чаек.

Дорогая Эстер! Я понял, что я так же безлик, как этот океан, так же мелок и пуст, как этот залив: я застрял здесь в бездействии, как обломки неопознанного корабля. Мои скалы — вот эти кости, служащие ограждением на краю обрыва, что над заливом. Меня пронизывают пещеры, мой лоб — гора, и эта радиовышка передает сигнал прямо внутрь меня. Я вывернут наизнанку, вот — моя нервная система, которая по-прежнему топчут сапоги Доннелли...

Отсюда я вижу свою армаду. Я собрал все письма, которые хотел послать тебе, если бы вернулся на большую землю, но на самом деле собирал на дне рюкзака, и рассеял их вдоль потерянного пляжа. Потом я взял их и сделал из каждого по лодочке. Я оставил тебя в их складках и потом, когда солнце садилось, я отправил свой флот в море. Расколотую на двадцать один кусок, я предал тебя Атлантическому океану и сидел здесь, ожидая пока последняя часть тебя утонет.

Потом возвращаюсь к своей машине, с еще дрожащими руками и головой, вскрытой от удара. Прощайте, плачущие тетушки и печальные дядечки. Прощай ощущаемое. Прощай, осязаемое. Прощай, Вулвергемптон. Прощай, Сэндфорд. Прощай, Кромер. Прощай, Дамаск. Горная тропа скользкая от росы – сложно забираться с такой инфекцией. Я должен вырезать плохую плоть и вышвырнуть ее с антенны. Я должен слиться с самим воздухом.

В этих глазах отражаются фары, слишком долго в туннелях моего бездонного острова. Морские создания всплыли на поверхность, но чаек нет, чтобы отнести их к себе в гнезда. Я стал неподвижен: открытый и смотрящий, глаз глядящий на самого себя. Я стал зараженной ногой, мои рубежи слежения формируют точную карту перекрестков на M5. Я сверну на середине бедра и упаду к моей Эстер.

Я – антенна. Своей смертью я отправлю новость на каждую звезду во вселенной.

Мне снилось, что я стою в центре солнца, и солнечная радиация жарит мое сердце изнутри. Мои зубы завиваются, а ногти падают в карманы словно монетки. Если бы я мог – я бы ел, но, похоже, я способен поглощать только морскую воду. Если бы тут еще обитал домашний скот – я мог бы одичать и питаться им. Я истощен так же, как тело на хирургическом столе, вскрытое для выяснения причин преждевременной смерти. Я приплыл на этот остров в бездонном сердце; все бактерии моих внутренностей всплывали, чтобы петь для меня.

Я бы оставил подарки на пороге твоего убежища между скалой и пляжем. Я бы оставил тебе хлеб и рыбу, но запас рыбы закончился, и у меня больше нет хлеба. Я бы отвез тебя обратно на большую землю в бездонной лодке, но, боюсь, болтовня морских существ сведет нас с ума.

Мы не такие как жена Лота, ты и я – у нас нет особого желания обернуться назад. Нам там не на что смотреть. Не будет уставшего старика, раздвигающего скалы руками; даров или библий, лежащих на песке в ожидании. Приливы не будут сменяться отливами, а чайки – кричать над головой. Кости отшельника уже не ждут, чтобы их забрали: я украл их и спрятал во внутренностях этого острова, в черноте проходов, и мы можем освещать лица друг друга их странным свечением.

Те острова вдали, уверен, – всего лишь реликвии ушедшего времени, спящие гиганты, боги-лунатики, улегшиеся для последнего сна. Я смываю песок с губ и сжимаю кисть сильней, трясущиеся руки не смогут удержать мои тающие дневники.

Когда ты родилась, говорила мне твоя мать, в родильной палате стало тихо. Большое красное родимое пятно покрывало левую часть твоего лица. Никто не знал, что сказать, и ты закричала, чтобы заполнить вакуум. Я всегда уважал тебя за это: ты кричала, чтобы наполнить любой вакуум, в который попадала. Я тоже начал создавать вакуум, чтобы ты могла использовать свой талант. Родимое пятно уменьшилось к шести годам и исчезло к тому времени, когда мы познакомились, но твое увлечение пустотой и лекарством от нее осталось.

Дорогая Эстер. Чайки больше не прилетают сюда; я заметил в этом году, что они стараются избегать этого места. Возможно, нехватка рыбы отпугивает их. Возможно, я. Когда Доннелли высадился здесь впервые, он писал, что стада болели, а их пастухи считались самыми низшими из всех бедных сословий среди жителей Гебридских островов. Спустя триста лет ушли даже они.

Я стану фонарем для тебя, антенной. Я упаду с неба как древняя радиоволна бракованного асфальта. Подземными ручьями и ледяными грунтовыми реками. Бактериями моих внутренностей и сердца. Бездонной лодкой и забытым судном, в котором никто не умер. Как отшельник и жена Лота, я окаменею и открою дыру в горе, которая впустит меня.