Яга роняет слова, словно драгоценные камни, — осторожно и с лёгкой неохотой, а потому скажет столько, сколько мне надобно знать: ни больше и ни меньше.

— Не чувствую в себе беды.
Слева послышался тихий, беззлобный смешок Кощея.
— Кто же её в себе чувствует, свет души моей? – Он поднял кубок со сбитнем из калины и хмыкнул: — Люди всё больше по сторонам рыщут, думают, лихо – оно снаружи. Мало кто понимает, что беда внутри скрывается, как медведь в берлоге.

Тёплое, нагретое дерево соприкасалось с обнажённой кожей, изредка чуть царапая её сколом, навсегда оставшимся после первого и единственного падения на твёрдую землю, но я этого не замечала – за столько лет попривыкла к куколке настолько, что считала её частью себя. Мне не приходило в голову, что можно снять оберег. Разве станешь рубить палец только потому, что часто занозишь его?

Не доверяй никому делать выбор за тебя. – Она помолчала и тихо добавила: — Даже мне, девонька. Грядущее – оно только твоё.

Уже смирилась, что есть вещи, познать которые удастся лишь к определённому часу. Пробил он или нет – решать зачастую не мне.

Невыносимо, когда кто-то настолько хорошо чует твою боль, будто сам её разделяет.

— И куда же мне идти? – вырвалось из самого сердца. – У меня ведь и нет никого!
— Ты у себя есть, цельная, не поломанная, — наставительно бросила Яга. Её пальцы сжали моё плечо, а затем отпустили – резко и неожиданно. – А это, в конце концов, самое главное.

Страх заволок разум, мешая думать. Водоворот суматошных мыслей закружил в бешеном хороводе. Краски мира ненадолго поблекли, даже запахи стали глуше. Ровно до того мига, пока моё дыхание не выровнялось. И как люди справляются с этим тяжёлым, точно булыжник, чувством?