В день, когда несли домой мандарины,
подарки детям и розовые мечты,
сверкали глаза и витрины
от перламутровой красоты,
зима подарила мне суперсилу:
убивать холодом неправильное тепло.
видеть в липких взглядах будущую могилу
через увеличительное стекло.
Между льдом и раскаленным железом
только один ожог.
Неприятное с бесполезным
совершают с моста прыжок
и падают в невские воды,
справедливей которых нет -
там даже нечистоты
превращаются просто в снег.
Щёк моих не тронуть румянам,
я знаю, чье я ребро,
и врастает в мой безымянный
скандинавское серебро.
Чуть — от храма, и чуть — от гнёзд.
Нашей лампочки свет в окне
Лучше неба ярчайших звёзд,
Не подмигивающих мне.
Я люблю поехавших на всю голову.
Золоту предпочитаю олово.
Соврала, я серебряная душа.
Посвятите мне текст – пожалуйста – не дыша.
Я найду в нем скрытые смыслы,
Детские секретики и закладки.
И будут с нас взятки гладки.
Дальше можно кидать друг друга в чс
при встрече будущей не кивая.
Дальше я смогу без,
уже навсегда живая.
Ты как в людей влюбляешься в города,
а они к тебе как Синяя Борода:
не пускают куда-то, а ты все равно идёшь
в их потайные комнаты, под ледяной их дождь...
... самолётным росчерком, словно автографом рок-звезды,
На чьём концерте мы потерялись, потом нашлись.
Я обожаю алхимию пустоты -
Даль превращаю в близь.
Овладей в совершенстве со мной языком огня.
Будь мне всеми и всем. Наилучшим и наивысшим.
Я ведь стала молитвой, когда целовал меня -
и такой, что Бог выключил музыку и услышал.
Охота петь, кружок по фото и драмкружок -
Это не выше твоей головы прыжок.
Человек, празднуй.
Нормально быть разным/разной.
И когда тебе выделят место утлой лодочки на реке,
На обочине,
В заднице,
В уголке,
Запрещая жить ярче матери и отца,
Обрамляя чёрным, как фотографию мертвеца,
Открывай серию «ЖЗЛ» или «100 великих людей»,
Душноту вытесняя ветром солнечных площадей.
Ограничения — это и есть свобода
Быть каким хочешь, а не каким попало.
Ограничения — это и есть огранка
Алмаза до бриллианта.
И я им стану.
Тут бы упасть пред иконой в немой мольбе,
а у художника вместо неё — мольберт.
Чем болезнь тяжелей, тем легче штрих по холсту —
он в картину идёт как будто бы по мосту.
Я живу, мой пушистый друг, между двух огней
разноцветных твоих глаз, что мне рай и ад.
Ты всегда ложишься туда, где всего больней.
И сегодня ты лег на мою тетрадь.