На досуге отобедай у Пожарского в Торжке! Жареных котлет отведай и отправься налегке…
— И горькую пил поди?
— Н-ни разу. Жизнь и так г-горька...
Не всё свято, что в книгу вмято!
Легион и Иван в Иерусалиме идут к храму
— А есть ли в монастыре таинственные чудеса? Знамения там всякие? Призраки, крики… Тени на стене.
— Ваше сиятельство, о призраках и не мечтаем. Нам бы зиму пережить без голода. Это и будет для нас величайшее чудо.
— Путешествию по России, только и слышу: голод, неурожай. Неужели империя наша оскудела умом? Неужели поля обезлюдили, земля перестала рожать?
— Ты кто?
— Игумен! Наставник сих сирых мест! Я вообще никогда не думаю.
— А чем ты тогда отличаешься от моих министров?
— Тем, что живу в медвежьем углу!
— Если рассудить, то дороги нам совсем не нужны! А очень даже вредны!
<...>
— А почему?
— Потому что, если дороги будут, то по ним неприятель проедет... ... и прямо в сердце России попадёт!
Верста — не киста, на живот не давит.
Легион и Иван разговаривают, уже прибыв в Иерусалим.
— А что скажут помещики?
— Они скажут: «Слава государю-императору!», а если не скажут, то пожалеют, что не сказали.
Император Николай продиктовал Бенкендорфу указ о сокращении числа крепостных крестьян и наделении их землёй, и тот забеспокоился.
– Я раздумал, никуда не пойду!
– Послушай, пропащая душа! Это для тебя единственная возможность прикоснуться к тому, о чём мечтает каждый христианин! Мне это вообще неважно, мы камням не поклоняемся <…> а вы – иное дело. Ваня, держи человеческое слово, даже я держу слово бесовское, хотя мне здесь трудно: чувствую, как Он здесь ходил!
— А ты будто не удивился!
— А чего удивляться? Всякие здесь ходят, в Иерусалиме. Кого только ни увидишь. То ли люди, то ли козлы.
Легион пришёл к цирюльнику подпилить рога, и его просьба была спокойно удовлетворена.
- 1
- 2