У моего безумья тонкие персты,
Полупрозрачные под кожей золотистой.
Они взмывают ввысь и жестом пианиста
Моё безумие вонзается в меня.

Не моложе она, не прекрасней она,
Та, к которой консорта всем сердцем влечет,
Но она, к сожаленью, чужая жена,
А чужую жену медом вымазал черт.

Город полон озябших людей,
За ними протекают вереницы смертей,
Их много, за каждым из людей своя...

За месивом дождей, фонарей, кутерьмы,
Холодное дыханье наступающей зимы,
И где-то в сыром тумане потерялась я...

Это будет война без пpавил,
без начала и бесконечная.
Это будет та еще полночь,
смеpч, не тpонувший сонных листов.
Кто бы этим балом ни пpавил —
он состоялся, сего довольно.
Hичего не сделаешь, милый,
здесь такое зовут «любовь».

И не бойся, и не плачь, я ненадолго умру.
Ибо дух мой много старше, чем сознанье и плоть.
Я — сиреневое пламя, я — струна на ветру.
Я — Господень скоморох, и меня любит Господь.