В тот день ты пришёл с работы, ходил по дому, складывал чемодан, даже невольно перекусил, то ли из тарелок, стоящих на столе, то ли из вечно открывающегося холодильника. Я сидела на кухне, на корточках, смотрела в окно. Дочь уже спала. «Рейс, ах, да какой же у меня рейс!? Такси. Ало, такси, к дому, пожалуйста, поедем в аэропорт», — причитал, бормотал, был предельно сконцентрирован и твёрд, решительно настроен.
«Дочь поцелуй!», — скатилось, порочно вырвалось, бессвязно, сжато взорвалось из моих уст.
— Уже поцеловал.
— Ещё поцелуй.
— Да, я поцеловал уже, что ты меня дергаешь и так внутри все неспокойно.
В тот момент мне показалось, что ты приобрёл экстрасенсорные способности. Какими бы мы идиотами не были, а интуиция нас никогда не подводит, подумала я.
Уходя, присел ко мне на корточки: «Ты для меня все равно родная». Вот он, тот самый балласт. Отягощающий, регулирующий глубину погружения подводной лодки или высоты полёта летательного аппарата. Хотелось зареветь, кинуться на шею, умолять остаться, но я сдержалась. Взял сумку в руки, закрыл дверь и взлетел через два часа на своём самолете, перемещая бескрайним небом живой атлас.
И больше никогда не было нас.
Потом были суды, слёзы, радость, облегчение, скандалы, нервы, измотанные сны, от того измотанные, что бессонница поглощала их, как свои.
А расстались мы, когда я пренебрегла твоими чувствами, когда тебе захотелось чего-то больше, уже не стесняющего, лёгкого и непринципиального, когда мне не хватило разума, не кричать и не доказывать, когда родители решили, что мы не созданы, чтобы любить не так, как они заказывали, когда первый раз ты поднял на меня руку и ещё много когда, где видели только себя, но не видели нас.
— о том, как мы с тобой расстались
