Ты говорил, что каждый должен выбрать свой пусть, но подразумевал тот путь, который выбрал для меня ты.
Прости, что я обманывала тебя. Но и ты обманывал меня. Ты говорил, что каждый должен выбрать свой пусть, но подразумевал тот путь, который выбрал для меня ты. Ты говорил, что хочешь, чтобы я изменила мир, сделала его лучше, но подразумевал, что я должна стать подобна тебе — работать экономистом или адвокатом, выйти замуж за парня из Гарварда... Во мне есть много такого, о чем ты и не подозревал, но, если ты меня любишь — прими меня такой, какая я есть.
... Все долгие годы после того, как отец от нас ушел, я использовала любую возможность, чтобы с ним увидеться. И не было ни одного раза, чтобы я отказалась от даже пятиминутной встречи.
Наверное, у меня такая «папозависимость»: папа имеет огромную силу и власть надо мной. Господь дал ему разум использовать это только во благо. Встречаясь со мной, отец мог говорить на общие темы, просто слушать мои новости, но в итоге я всегда получала мощнейший заряд энергии... Я становилась еще сильнее. И, что очень важно, спокойнее и рассудительнее. А еще очень давно заметила, что после каждой встречи с отцом довольно долгое время отлично выгляжу. Свечусь изнутри папиной любовью...
Рождение дочери очень сильно меняет твоих родственников. В этом плане очень сильно изменился мой папа. Дело в том, что он всегда был очень суровым, требовательным к нам в школе с братом, но умеренно требовательным. Не было такого, чтобы мы получали тройку и следующий месяц ходили под фамилией матери. Он вёл бизнес в девяностые и это отложило определённый отпечаток на его манеру общения, и поэтому, я никогда не думал, что мой строгий усатый папа может выговорить такое слово, как «удидю-дю-дюшенька». Как-будто сюсюкающийся Сталин. Расстрелять! Чем? Поцелуйчиками!
Честное слово, дочь, я иногда не узнаю тебя — ты вобрала в себя все оттенки ветра.
Я смотрела на снежинки и все еще слышала голос отца.
Совершенно необыкновенный, добрый и самый ласковый в мире голос.
И вдруг я так пронзительно ясно осознала, что никогда... никогда уже не буду жить рядом со своим папой... вот так запросто, как в детстве, идти с ним по улице, взявшись за руки, я никогда... никогда не смогу отвезти его в деревню... Мой папа... Мой отец... Самый сильный и мудрый мужчина на земле...
И все-таки... Все-таки у меня есть возможность слышать его и хотя бы изредка видеть...
Слава Богу, что у меня есть папа...
Свадьба делает мужчину счастливым только в одном случае — если это свадьба его дочери.
Ребенок — это навсегда. Никогда уже не будет ни свободы, ни независимости, ни спокойного сердца. Оно всегда будет переживать, бояться, замирать. Оно всегда будет связано с другим сердцем, и к этому надо наконец начать привыкать. Нет, легче не станет. Никогда. Надо как-то учиться переносить эту тревогу.
Бить женщин – последнее дело, даже когда речь идет о дочерях.
Только мать может крикнуть своей дочери «Трусы видно!» громовым ревом, сотрясающим фундамент здания и достаточно впечатляющим, чтобы заставить выживших долго вспоминать эту катастрофу.
А ещё...
Единственное, что я должен делать в воспитании своей дочери — это защищать её от всякого рода дебилов. И я чётко знаю, как защищать её от подобного рода «женихов». К примеру, я пересмотрю с ней все фильмы, чтобы если однажды какой-то умник пригласит её к себе домой и скажет: «Приходи сегодня, посмотрим какой-нибудь интересный фильм», моя девочка сразу сказала: «А я видела все интересные фильмы. Я даже все не интересные фильмы видела. Мой отец вообще как заведённый с восьми месяцев мне фильмы показывает. Сербские тяжелее всего шли».