— Прошу меня извинить, — пробормотала Беверли. — Думаю, мне надо блевануть.
Всем скверно живется. Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к смерти — не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся…
М.В. Киселевой 29 сентября 1886 г. П. I, 264.
— Из всех жидкостей, которые попадали мне в лицо, — эта вторая по омерзительности.
— От чего ты такой серьёзный?
— Думаю, все это из-за людей, с которыми я работаю.
— Они тебя угнетают?
— Они мне противны.
— Знаешь, какое чувство движет людьми больше всего?
— Э... какое?
— Любовь.
— …«Любовь»?..
— Такая сильная любовь ничем не отличается от ненависти.
— Любовь, как ненависть? Д-да они же совершенно разные!
— Они одинаковые. …Нет, они, конечно, разные. Но любовь хуже ненависти, потому что люди сами не подозревают, насколько это чувство грязное. Это просто отвратно.
Врет тот, кто говорит, что смерть не пахнет. У нее потрясающий аромат. Он вызывает невероятное отвращение, но его хочется вдыхать вновь и вновь. Парадокс.
Когда я вижу, что по какому-то бреду начинает фанатеть толпа людей — это вызывает у меня отвращение.
Но ненависть и отвращение – он понял это только сейчас – вещи разные. В ненависти есть все же доля уважения.
Битва между добром и злом довольно быстро становится омерзительной.
Последнее воспоминание о ней — неприязненная гримаса, которую она сделала, когда я в прихожей ее дома не удовольствовался поцелуем через перчатку, а расстегнул ее и поцеловал руку.
Я заметил, как без тени отвращения, которые было у меня, водитель скорой, не колеблясь, прикоснулся к мисс Шепард. И даже приобнял ее, опустив на кресло. Я заметил так же, как он заботливо поправлял ее засаленную одежду.