Один мой профессор по психиатрии говорил, что люди выдумывают истории, чтобы справиться со страхами. Произведения искусства и мифы нужны лишь для того, чтобы получить иллюзию контроля над тем, что нас пугает. Боишься смерти — придумай реинкарнацию, боишься зла — придумай милосердного Бога, который отправит злодеев в ад.
— Держи меня крепко, — прошептала она. — Мне нужно, чтобы кто-то держал меня крепко, иначе я упаду. Я боюсь.
— Не похоже, что ты боишься.
— Это я только притворяюсь, а на самом деле я часто боюсь.
В нашем мире опасность всегда угрожает тем, кто ее боится.
Никто не отважен настолько, чтобы не испугаться неожиданного.
Мне часто снится сон — какие-то доисторические времена. Я слышу твои крики... Я прогоняю медведя, и ты больше не боишься. Но когда я просыпаюсь — медведя нет, а ты все равно боишься.
Смелость — это не отсутствие страха, а понимание того, что есть что-то более важное, чем страх.
Нельзя любить ни того, кого ты боишься, ни того, кто тебя боится.
Страх исчезает, когда приходит понимание: чему быть – того не миновать.
— Почему он прячется? Почему он никому не доверяет? Да потому что он был брошен теми людьми, которые должны были любить его больше всех.
— Не лезь ко мне с этим Фрейдовским дерьмом!
— Выслушай, Джерри. Почему он общается с этими тупыми образинами? Да потому что любой из них башку тебе пробьет за него. Это называется преданностью.
— Очень трогательно.
— Это не влияние. Он сам отвергает тех людей, прежде чем они подумают бросить его. Это механизм защиты и всё. Из-за этого он был одинок все свои 20 лет. Это будет снова и снова. Я не хочу чтоб такое с ним произошло снова.
А ещё...
— Если какая-то часть Волан-де-Морта выжила в любом виде, мы должны быть готовы. И я боюсь.
— Я тоже.
— А я ничего не боюсь. Кроме мамы.