Он умел сопереживать, не разделяя эмоций друзей, считая это не изъяном души, а воспитанием чувств. Если бы он сам переживал то, что переживают друзья и — уж тем более — подзащитные... От актера же не требуют подлинных страданий на сцене.
Сложить картину и убедить всех, что именно она верно отражает мир, — вечная задача концептуалиста. Преступление — если ты не смог убедить других, что преодоление границ было естественным выбором твоего подзащитного, продиктованным, в конечном счете, интересами общества.
Хотя привычка делать выводы у людей в крови, эти выводы чаще всего бывают ошибочными. А у юристов процент таких ошибок особенно велик: ведь они, как правило, стараются выяснить не то, что их собеседник хочет сообщить, а то, что он хочет скрыть.
— Как видите, у неё глубокое рассечение в области лба, два ребра сломаны, обе ступни обморожены по щиколотку, обморожен нос и левая кисть. На ногах обморожения четвёртой степени, это видно по синеве вот здесь, видите? Стенки влагалища разорваны на разной глубине...
— Значит насильников было несколько?
— Сложно сказать. Возможно, что один и тот же насиловал несколько раз. Я сделал соскобы и отправил образцы в лабораторию ФБР в Колорадо, как вы просили. Результаты тестов ДНК придут через шесть недель. Тогда и будет сделано окончательное заключение.
— Какую причину смерти ты указал?
— Вас не устроит. Умерла в результате лёгочного кровотечения. Когда ледяной воздух попадает в лёгкие, он может вызвать разрыв альвеол, таких маленьких полостей в лёгких. В них скапливается жидкость и при низких температурах воздуха, эта жидкость кристаллизуется.
— Так вы не написали, что это убийство?
— Я не могу.
— Необходимо учесть обстоятельства смерти. Она изнасилована неоднократно, избита...
— Так. Обстоятельства, это ваша сфера, не моя. Давайте я объясню.
— Нет, объяснять мне не надо!
— Это несложно представить суду как убийство. Ясно, что просто так, без угрозы жизни, она бы не бегала босая по морозу. Но я не могу указать причину смерти — убийство.
— А я не могу вызвать сюда отряд ФБР, пока не подтверждён факт убийства. Я здесь не занимаюсь расследованием. Моя задача выяснить причину смерти и вызвать тех, кто найдет убийцу.
— Тогда предъявите им факт — насилие, избиение и они...
— А это уже не подпадает под юрисдикцию ФБР, за это отвечает бюро по делам индейцев.
— Думаю, я смогу помочь.
— Он поможет? Я записываю.
— С юридической стороны...
— ... юридической стороны...
— Ваши действия...
— ... законные действия...
— Хрен псу под хвост!
— Услышал: крен прохвост — это юрист?
— Наверное.
— А контакты? Есть контакты?
Парни общаются с Харкеном в тюрьме, через окно для свиданий и им плохо слышно, что он говорит.
В наш век развитых информационных технологий для юриста лучше иметь ум надлежаще скроенный, чем надлежаще заполненный.
Он юрист. Это звучит зловеще.
Мне не нужен юрист, чтобы говорить мне, что можно, а что нельзя. Я нанимаю его, чтобы сделать то, что хочу.
Каждый нотариус, согласно красивому образу греческого нотариата, — это «пастырь мира»... Он подлинное согласующее устройство и стоит на страже человеческого достоинства, ведя борьбу против юридического хаоса.
— В этом-то и ошибка, что мы привыкли думать, что прокуратура, судейские вообще — это какие-то новые либеральные люди. Они и были когда-то такими, но теперь это совершенно другое. Это чиновники, озабоченные только двадцатым числом. Он получает жалованье, ему нужно побольше, и этим и ограничиваются все его принципы. Он кого хотите будет обвинять, судить, приговаривать.
— Да неужели существуют законы, по которым можно сослать человека за то, что он вместе с другими читает Евангелие?
— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу, если только будет доказано, что, читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при народе и по статье сто девяносто шестой — ссылка на поселение.
— Да не может быть.
— Я вам говорю. Я всегда говорю господам судейским, — продолжал адвокат, — что не могу без благодарности видеть их, потому что если я не в тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте. А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдаленным — самое легкое дело.