Час пик

— Вам нравится состояние вечной влюблённости?
— Думаю, что это необходимо. Во всяком случае, для того, чтобы что-то делать. Для того, чтобы взлетать.

— Что вы любите в мужчинах больше всего?
— Ум и великодушие. Хорошее качество мужское.
— Можно быть умным, но при этом оставаться занудой, например, или иметь абсолютно скользкий характер. Что такое ум?
— Интеллект. Я не говорю, что мне очень нравятся мужчины, умные от природы, сохие. <...> Мне кажется, если человек умён, он умеет делать всё в этой жизни.

Я считаю, что проговаривать и выполнять чисто женские программы должны мужчины, а женщины, если они хотят достигнуть реальных результатов в политике, они должны заниматься мужскими проблемами. Это, может быть, не совсем верно и либерально, такая искусственная перестановка, но в наших условиях это необходимо для того, чтобы вытолкнуть женщину в большую политику.

Белая зависть — это особое ощущение для актёра. Оно подстёгивает, оно даёт тебе импульс двигаться дальше.

Чувство покаяния и чувство вины — это то чувство, которое отличает человека от животного, а нравственного человека от безнравственного.

— Это, наверное, мужчины придумали. Потому что никто ведь не скажет из мужчин про свою спутницу жизни — «Плохонькая, но моя». А вот для женщин говорят: «Ну пусть плохонький, но для неё».
— Это так внедрено в наше сознание. Вот так положено — чтобы у женщины рядом был обязательно мужчина, какой-никакой. Я считаю, что какой-никакой не надо, лучше тогда вообще не надо.

Самое счастливое в искусстве — это то, что нельзя объяснить.

— Скажите, интриганство в актёрской среде, это, наверное, для вас особенно актуально?
— ... Меня очень любили, когда я не работала, не снималась. Меня очень жалели, любили, было много друзей. Странная вещь. Но когда пришёл успех, те же люди, которые в общем-то недоумевали, почему актриса, которая может что-то делать, не работает. В самые лучшие годы, когда не страшно приближение камеры, когда «всё могу». Когда в пике сила, энергия, лицо... когда нет ножниц, я не снималась. И все недоумевали. А потом те же люди, которые недоумевали, когда я много стала работать, начали говорить: «Что-то тебя много стало. Мелькаешь, мелькаешь...» Это, конечно, больно.

— Суть в медицине — это психология. Это психоконтакт с больным, это психотерапия. Потому что вы можете быть трижды грамотным в профессии, но если вы не найдёте психологического контакта с больным, он будет очень тяжело выздоравливать.
— Это сродни тому, что вы делаете на эстраде.
— Совершенно верно. В любом искусстве психология, психознание человека это очень важно.

У нас многие что-то начинают делать, допустим, кино или спектакль. И режиссёры говорят: «Значит так, это будет в Каннах! Это на Оскара! А это в Берлин!» Мы перестали думать о том, что есть двести миллионов вокруг нас, которым так глубоко наплевать, где это будет. Поэтому у нас перестало быть наше кино. Почему очень любят «Бриллиантовую руку»? Я умираю от этого фильма! Потому что я смотрю, он снят на плёнке «Свема». Если посмотреть на качество её, «Kodak» немножечко сейчас курит в этот момент. Смотрю на монтаж: ну как же так, всё склеено, такая динамика, такая скорость! И это вечное кино.

... Есть предел, за который можно кинуть свою мысль и никакой микрофон, никакие технические устройства не помогут закинуть её ещё дальше. Всё должно быть в пределах человеческих возможностей. Прыгун, например, прыгает на 7,50. Можно, конечно, его подкинуть так, чтобы он прыгнул на километр, но это уже не он прыгает. Есть предел. И к тому же миллиметры играют роль, маленькие дозы прибавки делают его героем всего мира. <...> Обилие населения на земном шаре не означает, что нужно охватить его целиком. Всегда есть люди, которые будут к этому тянуться, и те, которые обойдутся без этого.