Анн и Серж Голон. Анжелика. Война в кружевах

Марс, сраженный чарами Венеры?! Нет, я не могу в это поверить! Если это правда, тогда вы действительно способны творить чудеса.

Речь не идет о доброте. Увы, дорогая Безделица, что мы можем противопоставить любви? — сказал король со скрытой грустью. — Это чувство не знает полумер. Если я не в состоянии пойти на низость, то остается только проявлять великодушие.

Вы опасались, как бы придворная жизнь не развратила Кантора. Смерть избавила его от слез позора, которые тайно проливают дети, окунувшиеся во взрослую жизнь. У каждого своя судьба. Его судьба подарила ему жизнь, наполненную только радостями и песнями. И у него была любящая мать. <...> Вы дали ему все, что нужно для счастья: уверенность в материнской любви.

Ей пришло в голову, что его губы воина отличаются свежестью и даже невинностью, и как ни странно, они оба, умудренные жизнью и испачканные в страшной грязи, дарят друг другу целомудренный и нежный поцелуй — тот самый, которого так и не случилось в их юности в парке Плесси.

Ну вот, вы опять смотрите на меня своими огромными зелеными глазами, — прошептал он. — Я вас мучил, я бил вас, угрожал, но вы всегда поднимали свою прелестную голову, как цветок после бури. Я бросал вас почти бездыханной, побежденной, но вы возрождались вновь и становились еще прекраснее. Да, это раздражало, но со временем такая стойкость пробудила в моей душе чувство... доверия. Столько постоянства у женщины! Я был поражен. В конце концов я стал с интересом наблюдать за каждым вашим шагом. Я спрашивал себя: «Неужели она выдержит?» В день псовой охоты, когда я увидел, как вы с улыбкой отвечаете на гнев короля и на мою злость, я понял, что мне никогда не победить вас. И втайне гордился, что у меня такая жена.

Анжелика даже начала думать, что те сладостные минуты, воспоминания о которых она бережно хранила в глубине своей памяти, как хранят распустившуюся розу с пурпурными лепестками, были всего лишь прекрасной иллюзией. Жестокость высшего света стремилась уничтожить этот нежный цветок, хотя он едва расцвел. Но Филипп был типичным представителем этого мира, грубого и злого. Анжелика не знала, что он находился в плену сложных, необычных для него чувств, испытывая муки гордости и одновременно приступы панического страха, который она ему внушала. Он не чувствовал в себе сил укротить жену, подчинить ее себе, не прибегая к насилию. Он боялся, что, если возведенная им стена равнодушия рухнет, он попадет в рабство. А ведь он поклялся себе, что никогда не позволит женщине одержать верх над собой. Но именно это и происходило, стоило Филиппу представить себе улыбку Анжелики, ее взгляд. Маршал дю Плесси чувствовал себя уязвимым подростком. В его душе пробудилась былая застенчивость.

Отец, а я был его единственным сыном, и мысли не допускал, чтобы оставить меня в провинции. Он радовался скорости, с которой я поднимался по придворной лестнице... Я был совершенно невежествен и глуп, зато красив.