Я никогда не говорила ему, что он лучше всех на свете. Я просто любила его. Лю-би-ла. Понимаете о чём я?
Я влюбился — словно заболел. Сам того не желая, не веря, против своей воли, не имея возможности защититься, а потом... — Он откашлялся. — А потом я потерял её. Так же внезапно.
Тебе кажется, что ты бросил якорь, — но это ловушка. Ты принимаешь решения, берёшь на себя обязательства, получаешь кредиты, ну и рискуешь, конечно. Покупаешь дома, селишь малышей в розовые детские, и каждую ночь спишь в объятиях супруга. И радуешься... Как это у нас говорилось? Радуешься согласию. Да, именно так мы и говорили, когда были счастливы. И даже когда уже не были...
Хотелось курить. Вот идиотство, я бросила много лет назад! Бросила-то бросила, но жизнь есть жизнь... Вы проявляете чувство стойкости, а потом однажды зимним утром плетётесь по холоду четыре километра, чтобы купить пачку сигарет, или, например, любите мужчину, заводите с ним двоих детей, и потом однажды зимним утром узнаёте, что он от вас уходит, потому что полюбил другую. Говорит, что ему жаль, что он ошибался.
Как по телефону: «Извините, я ошибся номером».
Пожалуйста, пожалуйста.
Мыльный пузырь!
— Её почти не бывало дома. «Время, отданное приходу», — говорила она возводя глаза к небесам. Она из кожи вон лезла, поносила каких-то придуманных ею благочестивых дур, входя, устало снимала перчатки и бросала их, точно фартук, на консоль в прихожей, вздыхала, вертелась, трещала без умолку, лгала и путалась. Мы ей не мешали. Поль называл её Сарой Бернар, а мой отец, стоило ей выйти из комнаты, возвращался к чтению «Фигаро», не утруждая себя комментариями... Ещё картошки?
— Я всё делал неправильно, — добавил он, качая головой, — даже этот несчастный сэндвич — и тот держу неправильно, ведь так?
Он закапал майонезом все брюки.