Это самая основная из всех эмоций, какие испытывает человек, чувство, которое появилось еще до нашего рождения, до того, как возвели это здание, до того, как зародилась сама Земля. Именно этот страх выгнул рыбу из воды на сушу и заставил её отрастить легкие, этот страх говорит тебе: «Беги», этот страх заставляет нас хоронить мертвецов.
Мы с ним дружили с пятого класса — с того самого момента, как оба наконец признали тот факт, что никому больше в качестве «лучшего друга» не сдались.
Более привлекательны уверенные в себе люди.
Ссать — это как читать хорошую книгу: если уж начал, фиг остановишься.
— Я увидел свой указательный палец — он был синим. Я поднял его, показывая Марго. Она улыбнулась и показала мне свой синий палец, а потом коснулась им моего. Я чувствовал прикосновение ее нежной синей кожи, и мой пульс отказался замедляться.
Людям нравится этот образ бумажной девчонки. Всегда нравился. И хуже всего то, что он притягивал меня саму. Я его культивировала, понимаешь? Это же здорово — воплотить в жизнь тот образ, который нравится всем. Но я сама до конца не могла поверить в свою бумажность. А Ээгло — то самое место, где бумажное становится реальным, Точка на карте стала настоящим городком, куда более настоящим, чем могли себе представить те ребята, которые ляпнули его на карту. И я подумала, что вырезанная из бумаги девчонка тут тоже сможет обрести настоящую жизнь. Я таким образом хотела сказать той, которой нужно было внимание и тряпки, и вся остальная мишура: «Ты едешь в бумажный город. И никогда больше не вернешься».
Если бы не они, я бы не умер. Я бы сидел дома, как обычно, в безопасности, и смог бы сделать то единственное, что я хотел сделать в жизни, — повзрослеть.
Будь мужиком, держись. Держись, как леди викторианской эпохи держится за свою девственность.
Когда что-то делаешь, в реальности всегда оказывается не так круто, как ожидаешь.
— Нет, не понимаешь, — возражает Марго, и она права: она все видит по моему лицу.
До меня доходит, что я не могу стать ею, а она не может быть мной. Допустим, у Уитмена был такой дар, но у меня его нет. Мне приходится спрашивать у раненого, где болит, потому что я сам не могу стать этим раненым. Единственный раненый человек, которым я могу быть, это я сам.
Другому человеку очень трудно показать нам, как мы выглядим со стороны, а нам сложно показать, как мы себя ощущаем изнутри.
Если бы всякое несчастье, происходящее в этом мире, доводило меня до нервного срыва, я бы давно уже слетел с катушек.
Но всё же единственный выход — это представить себе, что ты сам становишься кем-то другим, или мир становится каким-то другим. Это тот самый инструмент, который убивает фашистов.
Незаметно, какое всё на самом деле, уже потертое, понимаешь? Не видишь ни ржавчины, ни сорняков, ни потрескавшейся краски.
— Как дела, Кью? — спросил он.
Знаешь, мы тут катаемся, разбрасываем по всему городу дохлую рыбу, бьем окна, фотографируем голых пацанов, врываемся в деловой небоскреб в пятнадцать минут четвертого утра и все такое.
— Нормально, — ответил я.
Нет вашей любимой цитаты из "Джон Грин. Бумажные города"? Добавить цитату