Эрих Мария Ремарк. Три товарища

Как узнают настоящего джентельмена, знаешь? Он ведёт себя прилично, когда налижется.

— Самое страшное, братья, — это время. Время. Мгновения, которое мы переживаем и которым всё-таки никогда не владеем.
Он достал из кармана часы и поднес их к глазам Ленца:
— Вот она, мой бумажный романтик! Адская машина Тикает, неудержимо тикает, стремясь навстречу небытию Ты можешь остановить лавину, горный обвал, но вот эту штуку не остановишь.
— И не собираюсь останавливать, — заявил Ленц. — Хочу мирно состариться. Кроме того, мне нравится разнообразие.
— Для человека это невыносимо, — сказал Грау, не обращая внимания на Готтфрида. — Человек просто не может вынести этого. И вот почему он придумал себе мечту. Древнюю, трогательную, безнадежную мечту о вечности.

Ты и без того знаешь слишком много, чтобы быть по-настоящему счастливым.

Как это странно: люди находят подлинно свежие и образные выражения только когда ругаются.

«Может быть» — вечно эти два слова, без которых уже никак нельзя было обойтись. Уверенности — вот чего мне недоставало. Именно уверенности, её недоставало всем.

Я, между прочим, ссорился с каждой. Когда нет ссор, значит, всё скоро кончится.

... до чего же страшно любить женщину и быть бедным.

Если я хочу вспомнить что-нибудь, мне надо только поставить нужную пластинку, и всё оживает передо мной.

... жизнь — это болезнь, и смерть начинается с самого рождения. В каждом дыхании, в каждом ударе сердца уже заключено немного умирания — всё это толчки, приближающие нас к концу.

Она прикоснулась руками к моим вискам. Было бы чудесно остаться здесь в этот вечер, быть возле нее, под мягким голубым одеялом... Но что-то удерживало меня. Не скованность, не страх и не осторожность, — просто очень большая нежность, нежность, в которой растворялось желание.

И хорошо, что у людей еще остается много важных мелочей, которые приковывают их к жизни, защищают от нее. А вот одиночество — настоящее одиночество, без всяких иллюзий — наступает перед безумием или самоубийством.

– Любовь, – невозмутимо заметил Готтфрид, – чудесная вещь. Но она портит характер.

Кино — это всегда выход из положения. Там каждый о чём-то может помечтать.

…никогда, никогда и еще раз никогда ты не окажешься смешным в глазах женщины, если сделаешь что-то ради нее. Пусть это даже будет самым дурацким фарсом. Делай все, что хочешь, — стой на голове, неси околесицу, хвастай, как павлин, пой под ее окном. Не делай лишь одного — не будь с ней деловым, разумным.

В моей жизни так много переменилось, что мне казалось, будто везде всё должно стать иным.

С женщиной невозможно ссориться. В худшем случае можно злиться на неё.