— Что у тебя внутри, львенок?
Лев поднимает на деда удивленные глаза:
— Душа.
— А еще что?
— Больше ничего.
— Люди живут быстро. Вы не замечали? <...> Если бы мы жили не так быстро, мы могли бы заметить кое-что... кое-что интересное. Но мы действуем как бы наизусть, то есть пробегаем нашу жизнь, проборматываем, не вдаваясь, что называется, в частности, в подробности каждой ситуации, которую посылает нам судьба. Дети так читают стихи — зная уже наперёд, что там дальше, и галопом скача к финалу: буря-мглою-небо-кроет-приумолкла-у-окна-своего-веретена.
Так что очень желательно осмотреться, помедлить... вкус, я бы сказал, ощутить.
Ничто не должно становиться привычным: привычное превращается в обыденное и перестаёт замечаться. Этак можно вообще всё на свете проглядеть: ведь нет ничего, что рано или поздно не стало бы привычным. Лучше всего, когда мы пытаемся выяснять суть даже того, что кажется очевидным. Интересные, доложу я Вам, случаются открытия.
Мало ли что происходит вокруг нас! И не такое еще происходит — не искать же в каждой несуразице смысла…
Жизнь линейна — и прошлое неотменимо. На то и существует история, чтобы документировать неотменимость прошлого. Именно поэтому я не люблю историю. Иван Грозный никогда не станет Иваном Кротким. Пушкин никогда не застрелит Дантеса. Революция пятого года не победит никогда. Вот и все, что нужно понять. И никакой лев, никакой царь не может изменить того, что уже случилось. Настоящая сила не там, где влияют на будущее, — настоящая сила там, где меняют прошлое. Где Иван Грозный становится Иваном Кротким, Пушкину удается застрелить Дантеса и революция пятого года торжествует. А историческая необходимость... исторически необходимо только одно: чтобы добро побеждало зло. Но за это у нас, слава Богу, отвечает грамматика: предложение «добро побеждает зло» справедливо всегда, оно в обе стороны справедливо. Так что история может не волноваться.
Когда женщина хочет есть — это как-то не бросается в глаза, но голодный мужчина представляет собой зрелище невыносимое, невыносимое...
Про всё человечество начинают думать тогда, когда рядом нет человека. От одиночества, в общем.
А уж что он имел в виду или не имел в виду – не нашего ума дело. Да у нас и ума-то никакого нету – один мозг.
— Ты прямо как тамагочи! — рассмеялся Лев. — Не поговоришь с тобой один вечер — капризничать начинаешь!
— Я и есть тамагочи, — серьёзнее не бывает сказал дед Антонио. — Принцип тот же: не обращаешься ко мне — улечу на другую планету. Да и все мы тамагочи, Лев... чахнем от невнимания.
— Кажется, больше ничего нет к чаю. Я бедно живу, видите ли.
— Это грустно, что бедно...
— Да нет! Жить надо бедно. Впрочем, Вам трудно понять… не будем об этом.
— Почему же трудно… мне не трудно понять, я…
— Одеты Вы очень модно — пардон, что воспользовался паузой!
— А надо как?
— А надо — никак. Чтобы не быть иллюстрацией места и времени… это привязывает и лишает свободы.
— Я не понимаю...
— Я предупреждал, что Вам будет трудно понять. Вы молоды — немножко слишком. Это пройдет.
— К счастью...
А что особенно подозрительно – что ничего тут подозрительного нету!
Стремительная развязка – причём развязывается отнюдь не то, что было завязано.
- цитаты /
- цитаты из книг /
- Евгений Клюев — цитаты из книг автора