Олдос Хаксли — цитаты из книг автора

Поскольку человек – это воплощенный разум, поскольку для него неизбежны физическое разрушение и смерть, поскольку он чувствует боль и наслаждение, в поступках руководствуется личными симпатиями и антипатиями, разрывается между жаждой самоутверждения и стремлением выйти за рамки своего «я» – он везде и всюду, в любую эпоху сталкивается с вечными проблемами, противостоит вечным искушениям и имеет дозволение (непосредственно от Порядка Вещей) – либо пасть, либо достичь просветления. Контекст меняется – сущность и содержание остаются.

Не бывает так, чтобы человек сосредоточил внимание на зле или даже идее зла — и остался не запятнан.

Любой, кто имеет достаточно жестокости и вооружен достаточными знаниями, легко разрушит душу.

В заданных обстоятельствах удивляют не отдельные случаи бесноватости, а совсем другое — как, при такой плотности бесов на кубометр воздуха, некоторые люди умудрялись всю свою жизнь прожить и счастливо избегнуть бесноватости?

Размышляя и действуя в конкретной ситуации не так, как присуще нам, а так, как, по нашему мнению, размышлял бы и действовал бы другой человек, обладающий бóльшими, чем наши, достоинствами, мы отдаляемся от собственной сути и начинаем походить на идеал.

Люди не пытаются докопаться до причин своих страстей и дурных привычек, не вникают в состояние души, не стремятся понять, в каком направлении душа развивается, не размышляют о движениях сердца.

Даже самые уравновешенные люди, отлично себя контролирующие, порой чувствуют необъяснимое искушение поступить совсем не так, как полагается. Очень часто это искушение связано с сотворением зла, причем безо всякой причины, безо всякой выгоды. Иными словами — ничем не оправданный бунт против здравого смысла и общепринятых правил поведения.

В благополучные времена общественное сознание с удовольствием назначает героя, а во времена лихие (едва ли не с большим удовольствием) — козла отпущения.

Слишком многие спешат довольствоваться скороспелыми плодами ненависти и гнева, вместо того чтобы дождаться плодов, нескоро вызревающих от любви к ближнему.

Он мне нравится — больше всех, кого я знала в жизни.

Мечта о порядке порождает тиранию, мечта о красоте — чудовищ и насилие.

Стыд возникает вовсе не самопроизвольно. Нам его прививают. Можно заставить людей стыдиться чего угодно. Стыдиться жёлтых ботинок при чёрном сюртуке, неподобающего акцента, капли, висящей на носу. Решительно всего, в том числе тела и его функций. Но этот вид стыда не менее искусственен, чем все остальные. Его выдумали христиане, подобно тому как портные Сэвил-роуд выдумали, что стыдно носить жёлтые ботинки при чёрном сюртуке. В дохристианские времена этого стыда не существовало.

Несравненно легче знать очень много по истории искусства и высказывать глубокие мысли в области метафизики и социологии, чем знать (интуитивно и по личному опыту) очень много о своих ближних и поддерживать удовлетворительные отношения с друзьями и возлюбленными, с женой и детьми. Жизнь — штука гораздо более трудная, чем санскрит, или химия, или экономика. Интеллектуальная жизнь — это детская игра; вот почему люди интеллекта так легко становятся детьми, а потом идиотами, а в конце концов, как ясно показывает политическая и экономическая история последних столетий, — сумасшедшими, человекоубийцами и дикими зверями. Подавляемые склонности не умирают: они вырождаются, они гноятся, они возвращаются к первобытности. Но пока что быть интеллектуальным младенцем, или сумасшедшим, или зверем гораздо легче, чем гармоничным взрослым человеком. Вот почему (оставляя в стороне другие причины) так велик спрос на высшее образование. Бегство в книги и университеты похоже на бегство в кабаки. Люди хотят забыть о том, как трудно жить по-человечески в уродливом современном мире, они хотят забыть о том, какие они бездарные творцы жизни. Одни топят свою боль в алкоголе, другие (и их гораздо больше) — в книгах и художественном дилетантизме; одни ищут забвения в блуде, танцах, кино, радио, другие — в докладах и в занятиях наукой ради науки. Книги и доклады имеют то преимущество перед пьянством и блудом, что после них не испытываешь ни головной боли, ни того неприятного post coitum triste, которым сопровождается разврат.

Должен признаться, до самого последнего времени я тоже относился вполне серьёзно к образованию, философии и науке — ко всем тем видам деятельности, которые мы снабжаем возвышенным ярлыком «Поисков Истины». Я считал Поиски Истины высочайшей задачей человека, а искателей — благороднейшими людьми. Но за последний год я начал понимать, что эти пресловутые Поиски Истины — такое же развлечение, как всё остальное, что это сложный и утончённый суррогат подлинной жизни и что искатели Истины становятся в своём роде такими же глупыми, инфантильными и испорченными, как и пьяницы, чистые эстеты, дельцы и охотники за наслаждениями. Я понял также, что погоня за Истиной просто вежливое наименование любимого времяпрепровождения людей интеллекта, заключающегося в подмене живой сложности реальной жизни упрощёнными, а следовательно, лживыми абстракциями. Но искать Истину гораздо легче, чем изучать искусство цельной жизни, в которой, разумеется, Поиски Истины займут надлежащее место среди прочих развлечений, как то: игра в кегли и альпинизм. Сказанное объясняет (хотя и не оправдывает) моё всё продолжающееся потворство таким порокам, как чтение научной литературы и отвлечённое мышление. Хватит ли у меня когда-нибудь силы освободиться от ленивых привычек интеллектуализма и посвятить всю энергию более серьёзной и трудной задаче — жить полной жизнью? А если даже я попробую избавиться от этих привычек, не обнаружится ли, что эти привычки у меня — наследственные и что я от рождения не способен жить цельной и гармоничной жизнью?