В МАДИ меня не могла найти бабушка, и, наверное, поэтому она запрещала мне туда ходить. Но как не ходить туда, где можно делать всё что захочется и где тебя не могут найти?

— И ещё ко всему и идиот?
— Полный! – с уверенностью восклицает бабушка, и чувство гордости за внука переполняет её – второго такого нет ни у кого.

… — в кухне было такое количество банок, баночек, коробочек и пакетов, что любое видное место пропадало с глаз, стоило отнять руку от поставленного на него предмета.

В повести я мог бы, конечно, вдвое сократить их, но сам не узнал бы тогда на страницах свою жизнь, как не узнал бы житель пустыни привычные взгляду барханы, исчезни вдруг из них половина песка.

Прояви характер, скажи твёрдо: «Мне бабушка запретила!» Слабохарактерные кончают жизнь в тюрьме, запомни это и ему передай.

Всё хочешь доказать: «Я такой, как все, я такой, как все». А ты не такой! Если выполз на улицу, должен пройтись спокойно, сесть, почитать…

Я всё время ходил у бабушки в идиотах, знал, как трудно отличиться и произвести на неё хорошее впечатление, и, раз произведя его, старался не высовываться, чтобы оно подольше сохранилось.

Коробочку я всё же тиснул, но, внимательно рассмотрев её, прочёл: «Ф-ка им. Бабаева». Решив, что Бабаев – это фамилия генерала, а Фкаим – его странное имя, я тут же положил леденцы на место. С человеком по имени Фкаим лучше было не связываться.

Но и сегодняшнего дня было жалко. Я хотел растянуть его, послоняться в надежде набрести на какие-нибудь новые события и уныло понимал – всё, что могло сегодня произойти, уже произошло, и, кроме как спать, ничего не остаётся.

Из больших шкафов разрешалось брать всё что угодно, и это нравилось мне больше всего. Случалось, я не глядя хватал какую-нибудь коробку, спрашивал у воспитательницы: «Можно?» — и, услышав: «Конечно, можно!» — ставил коробку обратно. Мне только и надо было лишний раз убедиться, что я могу брать всё что захочется.

Я всегда знал, что я самый больной и хуже меня не бывает, но иногда позволял себе думать, что всё наоборот и я как раз самый лучший, самый сильный, и дай только волю, я всем покажу. Воли мне никто не давал, и я сам брал её в играх, которые разворачивались, когда никого не было дома, и в фантазиях, посещавших меня перед сном.

Разумеется, я не думал, что могу обогнать мотоциклистов, но мне очень хотелось сказать, что я обгоню, и услышать в ответ: «Конечно, обгонишь!»

Мысли о скорой смерти беспокоили меня часто. Я боялся рисовать кресты, класть крест-накрест карандаши, даже писать букву «х». Встречая в читаемой книге слово «смерть», старался не видеть его, но, пропустив строчку с этим словом, возвращался к ней вновь и вновь и все-таки видел. Тогда становилось понятно, что плинтуса не избежать.