– Это очень просто – решиться на подлость, – тихо произнес Хрумов. – Особенно когда сам признаешь, что это подлость.
А ведь сложно, наверное, разрисовывать купола потолков так, чтобы снизу изображение выглядело правильным и соразмерным. Линии должны быть нарочито искажены. Картина должна стать фальшивой и несоразмерной, чтобы издали напоминать правду...
Я слишком любил Землю. Любил наш смешной мир. И нашу несчастную страну — всегда любил больше, чем Землю. И свой дом любил больше, чем страну. Потому что только такова любовь, она складывается из малого, из частичек, из чего-то смешного и глупого, из подъезда, где первый раз целовался, из двора, где первый раз подрался, из работы, в которой нашел себя... Не свобода важна, Петя. Любовь...
Каждый шаг, каждое слово меняет тех, кто рядом. И дороги в ад мостят лишь благими намерениями, а принцип меньшего зла, стоящий на вооружении регрессоров, порой так соблазнителен и манящ.
Радостное отупение — это нормальное состояние человечества. Оно лишь принимает разные формы. Когда происходит столкновение культур, потеря глобальных ценностей — вот как сейчас, — оно становится рельефнее, ярче. Но всегда и во все времена состояние радостного отупения устраивало большинство людей.
Нашим бедным усталым мозгам выгодно верить, что мы любим и любимы. Мать любит сына, родина любит гражданина, подруга любит тебя. А на самом деле… – Данилов плюнул сквозь решетку, усмехнулся: – …это либо инстинкты, либо расчет. Обычно – смесь того и другого. Мы ведь понимаем на самом деле, что наша ценность определяется лишь способностью работать. Приносить пользу окружающим, обществу. И то, что вечно так продолжаться не может, тоже понимаем. Вот и страхуемся… любовью. От старости, от болезней, от тоски…
... Все анекдоты о престарелых коммунистических правителях, позже — о новых русских, ещё позже — о генералах-министрах <…> сочиняли и распространяли работники спецслужб. Если невозможно заставить народ полюбить негласных правителей общества, то их надо высмеять. Это снизит накал человеческой ненависти, превратит её в иронию. В глупый, бессильный, самодовольный смех.
– Тактичный он человек, все-таки... – прошептал мой бывший дед, когда мы остались вдвоем. – Битый, тертый, жизнью крученный-верченный... а тактичный.
- 1
- 2