Торнтон Уайлдер. Мартовские иды

Мужчина может спасти государство от гибели, править миром и стяжать бессмертную славу своей мудростью, но в глазах жены он остаётся безмозглым идиотом.

Вселенная не подозревает, что мы существуем.

Есть только один способ утвердиться в чем-либо: совершить рискованный поступок в согласии со своими убеждениями.

Жизнь не имеет другого смысла, кроме того, какой мы ей придаём. Она не поддерживает человека и не унижает его. Мы не можем избежать ни душевных мук, ни радости, но сами по себе эти состояния нам ничего не говорят; и наш ад, и наш рай дожидаются того, чтобы мы вложили в них свой смысл.

Безумие рода человеческого проявляется и в том, что нам всегда хочется превратить исключение в правило.

Раба держат в двойном рабстве — и его цепи, и взгляды, твердящие ему — ты раб.

Исключение привлекает нас потому, что каждый считает себя существом исключительным и предназначенным для исключительного.

Каждая жена хочет, чтобы ее пещера была просторней и лучше, чем у соперницы.

Я уже не способен на живое сострадание при встрече с кем-нибудь из бесчисленных людей, влачащих загубленную жизнь. И ещё менее стараюсь их оправдать, когда вижу, как легко они находят себе оправдание сами, когда наблюдаю, как высоко они вознесены в собственном мнении, прощены и оправданы самими собой и яростно обвиняют загадочную судьбу, которая якобы их обездолила и чьей невинной жертвой они себя представляют.

Ты клялась, что любишь меня и смеясь, предупреждала, что не будешь любить меня вечно.
Я не слышал тебя. Ты говорила на непонятном мне языке. Я никогда, никогда не смогу представить себе любовь, которая предвидит свою кончину. Любовь сама по себе — вечность. Любовь в каждом своём мгновении — на все времена. Это единственный проблеск вечности, который нам позволено увидеть.

Вера в знамения отнимает у людей духовную энергию. Она вселяет в наших римлян — от подметальщиков улиц до консулов — смутное чувство уверенности там, где уверенности быть не должно, и в то же время навязчивый страх, который не порождает поступков и не пробуждает изобретательности, а парализует волю.

... без поэзии мужчина пойдёт на войну, девушка — замуж, жена станет матерью, люди похоронят своих мертвецов и умрут сами; однако, опьянённые стихами, все они устремятся к своему делу с неоправданными надеждами.

Первый и последний учитель жизни — это сама жизнь, и надо отдавать себя этой жизни безбоязненно и безраздельно.

Одинаково низко, попав в беду, обвинять жизнь в мерзости и, будучи счастливым, объявлять её прекрасной.

Поистине наш ум – рыночная площадь, где раб стоит бок о бок с мудрецом, или запущенный сад, где рядом с розой растут сорняки. Банальная мысль может в любой миг по ассоциации вызвать мысль самую возвышенную, а ту в свою очередь можно доказать самой заурядной повседневной подробностью или ею же сразу оборвать.

Нет, жизнь не ужасна и не прекрасна. Жизнь человеческая не поддаётся оценке и лишена смысла.