Уильям Пол Янг. Хижина

— ... Разве в Библии ты не носишься повсюду, убивая людей? Ты совершенно не соответствуешь представлениям о тебе.
— Я понимаю, как, должно быть, все это сбивает тебя с толку. Но если здесь кто-то притворяется, то это ты. Я тот, кто Я есть. И Я не собираюсь соответствовать чьим-то представлениям.
— Но ты хочешь, чтобы я поверил, что ты Бог, а я просто не вижу... — Мак не знал, как ему завершить фразу, поэтому замолчал.
— Я не прошу тебя ничему верить, Я только хочу сказать, что этот день показался бы тебе гораздо милее, если бы ты просто принял то, что есть, вместо того чтобы пытаться подогнать действительность под какие-то свои предвзятые убеждения.
— Но если ты Бог, разве это не ты выливала целые ушаты гнева, швыряла людей в огненное озеро? — ... — Если честно, разве тебе не доставляет удовольствия наказывать тех, кто тебя разочаровал?
При этих словах Папа бросила свою работу и обернулась к Маку. Он увидел в ее глазах глубокую грусть.
— Я не то, что ты обо мне думаешь, Маккензи. Мне нет необходимости наказывать людей за грехи. Грех уже сам по себе наказание, пожирающее тебя изнутри. И моя цель не в том, чтобы наказать за него, моя радость — исцелить от него.

— Я не в силах забыть того, что он сделал! Да разве такое возможно? — взмолился Мак.
— Просить не значит забыть, Мак. Это значит перестать душить другого человека.

Мак, если хоть что-нибудь важно, то важно все. Поскольку ты важен, важно и все, что ты делаешь. Каждый раз когда ты прощаешь, вселенная меняется, каждый раз, когда ты касаешься чьего-нибудь сердца или жизни, мир меняется, от любого добра и служения, видимого или невидимого, исполняются мои намерения, и все перестает быть прежним.

Маккензи, я могу летать, а человек не может. Иисус полностью человек. Хотя при этом Он также полностью Бог, Он никогда не прибегал к Своей божественной природе, чтобы сотворить что-то. Он только жил в тесной связи со Мной, жил точно так, как, по Моему замыслу, должно было жить всякое человеческое существо. Он просто первый, кто сумел исполнить это в полной мере, первый, кто абсолютно поверил в Мое пребывание внутри его, первый, кто поверил в Мою любовь и Мою доброту, невзирая на внешние проявления и последствия.

Тебе известно, что не существует способа обрести свободу, не искупив ее.

— Мак, боль подрезает нам крылья и лишает способности летать. — Она выждала секунду, чтобы слова достигли цели. — И если она остается надолго, то ты можешь забыть, что был создан прежде всего для полета.

— Я не то, что ты, Мак.
Это не было хвастовством, это была констатация факта.
Однако для Мака эти слова были словно ушат холодной воды.
— Я Бог. Я тот, кто Я есть. И в отличие от твоих мои крылья нельзя подрезать.

— А Великий Дух — это другое имя Бога, ну, Папы Иисуса, да?
— Думаю, да. Это хорошее имя для Бога, потому что Он Дух и Он велик.
— Тогда почему Он такой плохой?
— А что ты понимаешь под словом «плохой»?
— Ну, Великий Дух заставил принцессу прыгнуть с утеса, а Иисуса — умереть на кресте. Мне кажется, что это плохо.
Мак был поражён. Он не нашёлся, что ответить. Девочка 6 с половиной лет задавала вопросы, над которыми веками бьются мудрецы.
— Дорогая моя, Иисус не думал о Своём Отце плохо. Иисус знал, что в сердце Отца живёт любовь, и Он очень любил Своего Сына. Отец не посылал Сына умирать. Иисус сам выбрал смерть, потому что Он и Его Отец любили и тебя, и меня, и все на земле. Он спас нас от болезни, как спасла принцесса.

Дело в том, что он обычно чувствовал себя неуютно в мире, где большинство людей способны услышать лишь то, что они хотят слышать, а значит, совсем немного. Те, кто с ним знаком, как правило, относятся к нему неплохо, правда, до той поры, пока он держит свои мысли при себе. Но даже когда он начинает говорить, дело совсем не в нем — просто в них пробуждается недовольство собой.

Мак как-то сказал мне, что в молодости он был более открытым, но со временем понял, что подобные разговоры служили лишь защитной реакцией; часто разговор заканчивался тем, что он выливал свою боль на окружающих. Он говорит, что указывал людям на их недостатки и, уничижая других, возвеличивал себя, испытывая при этом ложное чувство собственного превосходства и власти над ними.

Даже самые темные проявления жизни он принимает как часть невероятно пышного и затейливого узора, мастерски выписанного незримой рукой любви.

На Земле нет такой горести, какую не в силах исцелить Небеса.

Прощение не подразумевает освобождения.

До тех пор, пока человек не признается в содеянном, не пересмотрит свои взгляды и поведение, основанные на доверии, взаимоотношения невозможны. Когда ты прощаешь кого-то, то безусловно освобождаешь его от суда, но если не последуют настоящие изменения, никакие доверительные отношения не установятся.