Виктория Шваб. Тени сгущаются

Улыбка – как лезвие ножа.

Смотреть – это самый быстрый способ чему-то научиться. И к тому же помогает остаться в живых.

Политика – это танец, пока не станет войной. А заказываем музыку мы.

— Ты нарочно выбрал это место.
Рай ответил ленивой улыбкой:
— Не понимаю, о чем ты.
— Ты пришел сюда, потому что знал: мне здесь не понравится и я охотно уйду отсюда куда угодно.
— И что?
— Ты сильно недооценил мою способность переносить страдания.

— Могла бы просто спросить меня.
— И получать ответы, в каждом из которых спрятан вопрос? Ты меня без конца прощупываешь.
— Говорят, я прощупываю довольно приятно. – Лайла фыркнула в бокал. – Нельзя винить капитана в том, что он хочет узнать побольше о своей команде.
— И нельзя винить воровку в том, что она хранит свои секреты.

— Что мы тут делаем?
— Прячемся.
— Могли бы спрятаться во дворце.
— До чего же ты скучный!
— Эта штука не утонет?
Рай встряхнул бутылку.
— Глупости.
— Вовсе нет, я серьезно, – возразил Келл.
— Мне говорили, вроде не должна, – Рай отсалютовал бутылкой арене.
— Не должна или все-таки не может? – уточнил Келл.

Нож – штука плохая только тогда, когда он не на твоей стороне.

— Привязанность – это слабость, – машинально ответила она.
При этих словах Алукард перестал улыбаться. Он отставил бокал, подался вперед и долго всматривался в ее лицо, потом сказал:
— Прости. – Тон его был таким серьезным, что у Лайлы сразу вспыхнули подозрения. У Алукарда было много добродетелей, но искренность в их число не входила.
— За то, что сумел мне понравиться?
Он покачал головой.
— За все, что с тобой случилось. За всех, кто так сильно обидел тебя, что друзей и привязанности ты считаешь оружием, а не защитой.
У Лайлы запылали щеки.
— Это помогло мне сохранить жизнь.
— Возможно. Но жизнь без удовольствий не имеет смысла.

— Джиннар не проговорится, но за мастера Тирена не ручаюсь. Старайся не попадаться ему на глаза: он знает Стейсена Эльсора в лицо.
— Не беспокойся, – отмахнулась Лайла.
— Не убьешь же ты авен эссена!
— Я и не собиралась, – ответила она. – Кроме того, Тирен и так знает.
— Что? – Темные, как грозовое небо, глаза под чешуйчатой маской прищурились. – И с каких это пор ты называешь главного лондонского жреца по имени? По-моему, это кощунство.
Губы Лайлы дернулись:
— Наши с мастером Тиреном пути пересекались.
— И все это скрыто в твоем таинственном прошлом. Нет, не надо мне ничего рассказывать, я всего лишь капитан, который помог отправить невинного человека к черту на рога только ради того, чтобы ты выступила на турнире, в котором тебе ни за что не победить...

Я отдал ему свою жизнь, но не просите меня перестать жить.

— Опять ты меня выручил, – пробормотал Рай, опуская голову Келлу на плечо. – Не даешь мне упасть.
— Чтобы ты, падая, утащил меня за собой?

— От чего ты убегаешь?
Его слова окатили ее, как ушат холодной воды. Она оттолкнула его. Он, не удержавшись, упал в кресло и то ли засмеялся, то ли вздохнул.
— Ну, ты и мерзавец, – прорычала она, пунцовая от гнева.
Он лениво склонил голову:
— Без сомнения.
— И это все… Чем бы это ни было, – она взмахнула рукой, – только чтобы вытянуть из меня правду?!
— Я бы так не сказал. Поверь, я личность многогранная.

Не мешать – это тоже проявление власти.

Если тебя положат в ящик и закопают в землю – это само по себе ужасно. Но быть погребенным здесь, когда тебя отгораживают от мира тяжелые каменные плиты… Келл никогда не понимал, почему жители Серого мира запечатывают своих мертвых в золото, дерево и камень, как будто в пустой оболочке остается частичка умершего. А если и впрямь остается? Какое жестокое наказание.

— А какая привычка у тебя? – спросил он, протягивая фляжку.
Лайла взяла ее, но пить не стала. Лишь игриво наклонила голову:
— А как ты думаешь?
Алукард прищурился, как будто искал ответ в морозном воздухе. Вдруг его глаза распахнулись в шутливом озарении.
— Ты заправляешь волосы за ухо, – сказал он. – Но только справа. Всегда, когда нервничаешь. Наверное, чтобы не крутить ничего в руках.
Лайла нехотя улыбнулась:
— Жест ты заметил, но причину не понял.
— Просвети же меня.
— Когда люди волнуются, они стремятся скрыть лицо, – объяснила она. – Я заправляю волосы за ухо, чтобы показать противнику – жертве, сопернику, кому угодно, – что я не прячусь. Я смотрю им в глаза и требую, чтобы они смотрели в глаза мне.
Алукард приподнял бровь:
— Точнее, в глаз.
Фляжка в ее руке вздрогнула. Она вскрикнула, сначала от неожиданности, потом от боли – жидкость обожгла руку. Фляжка выпала и разбилась о палубу.
— Что ты сказал? – прошептала Лайла.

Чем крупней противник, тем громче он падает.