— Товарищ командир. При выполнении боевого задания был сбит. Через линию фронта не дотянул, плюхнулся. Выручила пехота, как раз атаковали. На аэродроме подскока ребята «Мессер» подарили. Новенький. Здорово, батя!
— Здорово, чёрт везучий!

— Подавай в трибунал, командир. Вот рапорт о списании.
— Куда?
— В пехоту! К чёртовой матери! В штрафбат!
— «К чёртовой матери». А кто ж сбивать бубновых будет? Я с желторотиками, да?!

— Да, улетел девичий полк...
— А может быть, это и лучше — для неё Ромео ещё живой...

— Хотите что-нибудь сказать?
— Да нет, не умею. Я лучше в бою скажу.

— А я для нашей «девятки» штуцера-а выбил…
— А «девятка» тю-тю.
<...>
— И парашют — тю-тю!

— Ты Поныри помнишь? Болтуны… Привыкли говорить: «Немец трус, немец боится лобовой, обязательно отвернёт!» А мой не отвернул… Да так, что плоскости поотлетали: крылышко влево, крылышко вправо. Очухался на земле — «Як» догорает, а у меня перед глазами… черешня цветёт.
<...>
— От войны не уйдёшь!
— От себя не уйдёшь — вот что страшно.

От полётов отстранить. Ста грамм не давать. Назначить дежурным — вечным дежурным! — по аэродрому!... Кузнечик!

— И четвёртое: нельзя держать боевого лётчика вечным дежурным, куда пошлют. Прошу допустить к полётам.
— И пятое: нельзя перебивать старших по званию. Вы свободны!
— Есть.
— Гав! [Собака]
— Вы тоже.

— Ну, авиация, — за победу!
— Будем жить, пехота.