— И на какой предмет поцапались?
— Не важно, плюнь.
— Лучше б ты плюнул, судя по твоей физиономии.
— Знаешь, сколько времени ты провел сегодня вечером вот с этой штукой в руке? — поинтересовалась Софи ровным голосом, помахивая губкой.
Антуан нахмурился.
— Ты беспокоишься о том, что Матиас одинок — продолжила она, — а о собственном одиночестве ты никогда не думал?
Она бросила ему губку, которая приземлилась точно посередине стола, и вышла из дома.
... а что до французского квартала, там просто чувствуешь себя в Париже… только без парижан.
Почему я не такой, как все? Я хочу жить обычной жизнью, хочу пошлого мещанского счастья, хочу быть обывателем. Муравьем в муравейнике.
— Что с тобой случилось?
— Жизнь, Антуан.
У большинства людей потребность верить столь настоятельна, инстинктивна, что их уже не интересует, достойно ли называться верой то, во что они верят: они нарекают истиной всё, к чему их влечёт потребность верить.
... быть дураком куда приятнее, чем жить под бременем ума. Дураки определенно счастливее. Я не намерен усваивать полностью мироощущение дураков, но лишь извлечь из него кое-какие полезные компоненты, которые растворены в нем наподобие микроэлементов: жизнерадостность, пофигизм, способность ничего не принимать близко к сердцу, легкость бытия, мысли. Благодать!
... у меня иной раз случаются приступы отчаянной меланхолии: ведь женщина — это такая нежность. А я в один прекрасный день начну стареть, да и мое ремесло быстро нас изнашивает: я могу переломаться, изуродоваться, попасть в плен к маврам. В общем, иногда меня охватывает яростное желание быть счастливым. Именно так: яростное. И если я встречаю очень красивую женщину, щемит сердце.
Но ты хороший отец; ты не боишься, что они станут необыкновенными....
Временами ты меня убиваешь. Разумеется, ты меня кормишь, это компенсирует.
В жизни, как я теперь вижу, есть разные периоды: поначалу нащупываешь свой путь, встав на надёжные рельсы, веришь, что помчишься быстрее других и, конечно, дальше всех. Нас притягивает успех. Мы уверены, что он светит нам, и его сияние кажется нам прекрасным. Фейерверк рассыпает огни, манит нас, и мы бежим вслед за вечно убегающим горизонтом. Но вот мы задохнулись и начали сомневаться в необходимости такого сумасшедшего бега, засомневались, так ли нам нужен этот успех. В конце концов мы ясно видим, что манило нас, – это всего лишь золотые наряды тех, кто нами управляет, что нам никогда не оказаться с ними рядом, а если вдруг мы и окажемся, то совсем не обязательно будем счастливы.
Тайна – фундамент власти, она чувствовала себя причастной к тайнам, а значит, привилегированной.
Никто не решается произнести вслух слово “депрессия”. При его упоминании на ум приходит образ гибельного недуга, затаившегося в глубинах души, последствия и проявления которого совершенно непредсказуемы. Возрастной кризис звучит гораздо оптимистичнее, потому что, понятное дело, он временный, не слишком серьёзный, почти заурядный. И главное – поскорее найти средство, которое с ним справится: новая любовь, правильное питание, занятия спортом, игра в бильярд, в конце концов, в каком-нибудь любимом кафе. Это характерная черта нашего времени – мы хотим смягчить, затушевать жестокость реальной жизни. У людей больше нет мужества посмотреть в лицо болезням, войнам, тектоническим или психическим сдвигам, семейным трагедиям. Рак называют “затяжной болезнью”, кровавую войну – пограничным конфликтом, бурный разрыв – разводом, низкую измену – любовным приключением, убийцу, террориста – неуравновешенной личностью…