— Я снова начну понимать шутки, когда ему будет три года и я высплюсь.
— Три? Смотрю, к тебе возвращается оптимизм.
Все одинокие дети задаются одним и тем же вопросом: «Почему от меня отказались?»
— Я, наверное, не привыкла быть для кого-то превыше всего.
— Ничего, привыкнешь.
— Я просто прихожу сюда, чтобы увидеть его.
— Преследуешь значит.
— Ну что ты, нет! Может, немножко... Я же не хожу за ним по пятам. Просто я знаю, что он проводит утро с Катрин, потом берет кофе, едет в приют для животных к 7:30 и возвращается домой около пяти.
— И это всё?
— По четвергам они берут на ужин китайскую еду.
Вера в саму возможность счастливого финала — мощная вещь.
— Иногда гадаю, как бы всё сложилось, если бы королю Георгу отдали меня, а не брата. Я бы тоже вырос мерзавцем?
— Вряд ли.
— Кровь-то в жилах одна и та же.
— Сердца разные.
— О, чудный малыш!
— Спасибо.
— Сказал бы я, если бы разглядел его. Но не могу. Почему так темно?
— Тот мальчик с кинжалом — ты его не тронула. Почему?
— Потому что это ребёнок.
— Нет. Дело не в этом. Я видела по глазам. Что произошло? Что?
— Я смотрела на своё собственное отражение.
— Продолжай.
— Эта безысходность, отчаяние... Я их помню со времён, когда была ещё приёмышем, такой же «потеряшкой». Неприкаянной. Никому не нужной. Девочкой, что засыпала в слезах, тоскуя по своим родителям, которых не было. И никак не могла понять, почему её бросили.
— А когда мы нашлись — было уже поздно.
— Просто тут, на острове, я чувствую себя не героем, не спасителем, а той, кем была всю свою жизнь — сироткой.
— Я рада, что он снова улыбается.
— Я ничего не делала.
— Вы остались.
Сказка — это напоминание о том, что всегда нужно надеяться на лучшее. Пусть твоя сказка не похожа на все другие, но в этом ее неповторимость.
Реджина, ты колдуешь так, как дубиной машешь!
Если мы нечестны с другими, нельзя быть честными и друг с другом.