Я на свой лад сентиментален и, скорее, сделаю крюк в десять кварталов, только бы не пройти под балконами дома, где я был счастлив.
Я буду защищать тебя от смерти. Я не боюсь ее. Мы с ней так долго были врагами, что теперь ближе, чем друзья.
Ты никогда не задумывался о том, как унизительна сама по себе смерть? Совершенно посторонние, чужие люди сняли бы с нее одежду, обмыли ее и снова одели – они увидели бы, как истощена и измучена она жизнью, стали бы свидетелями ее полнейшей беззащитности в этом последнем сне. А столпившиеся в коридоре посетители стали бы шептаться между собой о том, какое у них хорошее здоровье, стали бы говорить, что в их семьях никто никогда не болел и они понятия не имеют, что такое чахотка. «Ах, бедняжка маркиза!» – восклицали бы они, а потом принялись бы интересоваться друг у друга, были ли у нее свои деньги, а если были, оставила ли она их своим сыновьям. А старуха, пришедшая, чтобы забрать в стирку испачканное белье, непременно стащила бы одно из колец с руки покойницы.
Любить — это не просто! Любить — значит надеяться выиграть все, рискуя все потерять.
Наши свидания — как острова. Я плыл от одного обрывка своей жизни к другому, от завтрака к чаю вдвоем, от обеда к нескольким ночным часам. И старательно подшивал эти благословенные мгновения, складывая их в архив памяти.
Странное дело: чем больше я говорил, тем моложе становились мои слушательницы — возраст, подобно слою пыли, сдуваемому ветром, сходил с них.
— Я отблагодарю тебя.
— Да? Чем же?
— Драгоценностями, ложью, пожелтевшими страницами, засушенными цветами, воспоминаниями о прошлом, бесполезными цитатами, праздными руками, бусинами, пуговицами и проказами.
Я вовсе не чувствую себя матерью еще не родившихся детей, мне довольно быть матерью тех, которые у меня есть, и любить их всем сердцем. Я, как и все мы, женщина цивилизованного мира, сударь. Мы уже не просто самки, населяющие землю, и мы отказываемся ими быть.
– И что же вы наблюдаете?
– Ничего особенного, Габриэль. Просто вы словно кружите на месте и никак не находите того, что ищете. Надеюсь, это не оторвавшаяся от рубашки пуговица.
– Но и не дао, дорогая Клаудиа. Во всяком случае, нечто весьма скромное и весьма эгоистичное: счастье, которое как можно меньше вредило бы окружающим, а это дается нелегко, и которое мне не пришлось бы ни покупать, ни приобретать ценой своей свободы. Как видите, не очень-то это просто.
Я один ничего не понял?