— Ну вот и славно… И не надо так трагично, дорогой мой… В конце концов, и Галилей отрекался!
— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно!
— Где мой военный мундир?
— Прошу Ваше Высочество. Прошу.
— Что? Мне в этом? В однобортном? Да вы что!? Не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет? Безобразие! Война у порога, а мы не готовы! Нет, мы не готовы к войне!
Из Мюнхгаузена, господа, воду лить не будем! Не зачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен. Как Карл Фридрих Иероним... А уж пьёт его лошадь или не пьёт — это нас не волнует.
Обсуждают проект памятника.
— А где же наша гвардия? Гвардия где?
— Очевидно, обходит с флангов.
— Кого?
— Всех!
О, если б грех притворством не был скрыт
И каждый был таким, каков на вид!
— Это ещё что такое?
— Арестованный.
— Почему под оркестр?
— Ваше Высочество, сначала намечались торжества. Потом аресты. Потом решили совместить.
— Подъём в шесть часов утра!
— Ненаказуемо.
Читают вслух распорядок дня барона Мюнхгаузена, чтобы доказать его сумасшествие.
Нас зажигает небо, как мы — факел, — светить другим; ведь если добродетель не излучать, то это всё равно, что не иметь её.
сцена I
Эта их веселость не возбуждает. Возбуждает мрачное. Возбуждает амбивалентное. Возбуждает то, что оказывается глубже, чем показалось с первого взгляда.
— Поразительно.
— Что, Ваше Высочество?
— Я говорю, поразительно, как наш народ гармонирует с природой!
- 1
- 2