Если это последний день нашего счастья, пусть он будет чудесным.
— Помнишь турецкого дипломата, который жил здесь до войны?
— Конечно. Я запомню каждого гостя, которого однажды утром нашли мертвым в своей постели.
— Боюсь, я вас очень расстрою.
— Да?
— Кузина Вайолет тоже в этом виновата.
— Да, как обычно.
— Найди ей дело важнее Даунтона.
— Она мученица.
— Тогда найди ей более привлекательный эшафот.
— Ты же можешь ее отговорить.
— Не знаю как, если она закусила удила.
— Тогда смени ее упряжь.
— Просто сегодня я понял, что я не только абсолютно бесполезный, но еще и неуравновешенный и неблагодарный человек.
— Это и так все знают.
— Итак, оба моих лакея ушли на войну, а я разрезаю ленточки и произношу речи.
— И воодушевляешь людей, что очень важно.
— Боже, как же я им завидую. Я завидую тому, что они могут уважать себя, и могут спокойно спать по ночам.
— Твой отец очень тебя любит.
— Но он не хочет бороться за меня.
— Он не борется потому, что знает, что не может победить.
— Я могу выбрать платье сама?
— Разумеется, милая... если ты выберешь то, что понравится мне.
— Надеюсь, мне лишь показалось, что вы ссоритесь?
— В Нью-Йорке это называется дискуссией.
— Я хочу сказать, что понимаю, почему ты хочешь ему помочь.
— Ho?
— Но ты не поможешь ему, предложив работу, с которой он не справится.
— Вы останетесь на поздний завтрак?
— Да, благодарю.
— Я сообщу Карсону.
— Я уже сказала ему.
— Нельзя же быть настолько категоричной!
— Я женщина, Мэри. Я могу быть настолько категорична, насколько захочу!
- 1
- 2