Марго, я знаю — ты потеряла сегодня друга, но взгляни на меня: я потерял всех своих друзей! Больше того — я потерял мать! Ты всегда могла так плакать, как сейчас; я всегда должен был улыбаться, даже при самой сильной душевной боли. Ты страдаешь; а посмотри на меня — ведь я же умираю! Ну, Марго, будь мужественной! Прошу тебя, сестричка, во имя нашей доброй славы! Честь нашего королевского дома — это наш крест, будем же нести его, подобно Христу, до Голгофы; а если мы и споткнемся на своем пути, то снова встанем, безропотно и мужественно, как он. <...> Да, сестричка, жертва тяжела; но каждый приносит свою жертву — один жертвует честью, другой — своей жизнью. Неужели ты думаешь, что я, будучи двадцати пяти лет от роду и занимая лучший престол в мире, хочу смерти и умру без сожаления? Вглядись в меня... ведь у меня и глаза, и цвет лица, и губы умирающего; но я улыбаюсь... и глядя на мою улыбку, разве нельзя подумать, что я надеюсь жить? А на самом деле, моя сестричка, через неделю, самое большее — месяц, ты будешь оплакивать меня, как оплакиваешь сейчас того, кто умер сегодня утром.
О злодействах помнят, о добродетелях забывают. Мы говорим о Нероне и Калигуле... Кто помнит королей-миротворцев? Наша чернь, Марго, что уличная девка — чем больше бьёшь, тем больше ей любезен.
Всем тварям, по самой их природе, свойственно бежать от смерти. Так почему же не делать сознательно того, что делается по инстинкту?