Он быстро научился говорить на языке нот, и оказалось, что ему было что сказать миру. Он возвращался домой, садился за фортепиано и творил. Музыка звучала в нем, она струилась насквозь, оседая черными знаками мелодий на нотных листах. В ней было всё: расплескавшаяся жизнь, первая неуверенная любовь, острые потери и долгая боль, стук колес и шепот человеческих голосов, взлет лесов и падение дождей.
Он нес в опаздывающую весну самое дорогое, что было у него. Он шел мимо разрушенных городов и кладбищ. Он шел мимо невозможно прекрасных статуй богов и богинь, взирающих на мир с ледяным равнодушием. Он шел, и вместе с ним бесконечно шел снег. И уже на краю, почти падая, последним усилием воли он выдохнул ее имя в наступившую весну.
У меня завелся карманный ангел. Почти как настоящий, светлый, с крыльями, только очень-очень маленький. И живет он в моем кармане. <...> Моему ангелу смешно и интересно, когда я становлюсь серьезным и сажусь писать, тогда он начинает играть с карандашом в моих руках, он качается на кончике ручки, размахивая ножками и, наверное, сам не знает, что выводит на белой бумаге красивые слова, полные жизни, и удивительные рисунки, глядящие с холста с мудростью и любовью. Когда я ложусь спать, он залезает ко мне на грудь, сворачивается клубком и засыпает вместе со мной, потому что не любит оставаться один. И падая в сон, я ловлю себя на мысли, что я не одинок.
Друзья были правы: рассвет — это всего лишь природное явление, в нем нет тоски, ему не знакома печаль и боль потери. Но дело ведь не в этом. Дело в том, что он был влюблен в рассвет. Каждое утро он выходил его встречать и он сумел то, чего не сумели они: быть счастливым всегда, улыбаясь обветренными губами разноцветным лучам восходящего солнца.
Мы не создавали любви. Мы радовались солнцу и смотрели друг на друга. Мы слушали ветер и шли вперед, потому что нам было по пути. Мы как дети плескались в реке времени и безжалостно срывали цветы всё новых переживаний. Мы учились быть счастливыми просто так, вместо того, чтобы жить по книжкам. Безусловно хорошим, но всё же только книжкам. И я не знаю, правы мы или нет, но сейчас я всматриваюсь в твое лицо, поправляю выбившийся локон и улыбаюсь, потому что знаю, что... Но это я скажу только тебе.
Что-то есть в этом состоянии. <...> В нем есть ты. И я. Из которых никак не складывается «мы».
Задай мне вопрос. Один. Тот, который ты сочтешь самым важным. Не торопись, обдумай каждый шаг, взвесь каждый вдох, сосчитай каждый удар сердца. Один вопрос. Всего один. И я отвечу тебе, сбросив любые маски, раздев сердце, обнажив душу — до предела, до выгнувшегося в агонии неба, до жизни, тетивой натянутой в умелых руках. Задай мне один вопрос. И, может быть, он изменит все.
Я рос с травой, я ждал тебя,
Рисуя в дневнике бессонниц
Плоды земного бытия
И ноты неземных рапсодий.
Моя трава, она цвела
И превращалась в землянику,
Как превращается в слова
Утробный мир разноязыкий.
И если вдруг кровит строка,
То это только отголосок
Твоих домов и эстакад,
И неответов, и допросов.
Я строки завязал в тропу,
В пике, в обратную дорогу,
В доверчиво звенящий путь
К уже забытому порогу.
И ты придешь, укроешь сном,
К стихам приложишь подорожник.
И будет лето за окном,
И свет души под смуглой кожей.
За час до ссохшихся гробов,
Придешь ты к моему постою.
И поцелуешь в рану слов
Своей святою простотою.
Во мне дымно, сумрачно, прохладно,
Как в церквушке на краю села,
Тлеет свет и сладко пахнет ладан,
И ребенок возле алтаря
Тихо-тихо молится и плачет,
И скребет словами тишину:
«Дай им всем, мой Боженька, удачи,
Дай им всем по своему зерну,
Чтобы в душах выросло садами
То добро, что сеятель и жнец,
Та любовь, что зреет между нами,
Дай им всем начало и конец».
Во мне тонко, медленно, соборно,
Я рисую крестик на груди,
А моя босая беспризорность
Бродит между гаснущих кадил,
Между миражей, недосыпаний,
Между войн, страданий и больниц.
А потом возьмет он в руки палку
И пойдет сбивать ближайших птиц.
Не спрашивай, как тебе называть меня. Имя лишь случайный штрих, привычная пустота звуков на губах. Не спрашивай, как тебе называть меня, придумай мне имя. Смешай случайный блеск глаз с падающим за окном снегом, добавь поющее тепло между нами и мягкость первых слов. Наложи оттенки собственных мыслей, раскрась огромным размахом чувств, таким свойственным тебе. Придумай мне имя, которое для тебя будет значить что-то большее, чем условность пропечатанных букв. Которое будет значить что-то только для тебя. Придумай мне имя, в котором только ты увидишь мой усталый взгляд сквозь дым сигареты, наши улыбки на расстоянии одного выдоха, первый, ещё неуверенный поцелуй, соприкосновение душ в череде холодных дней. В котором ты прочтешь историю одной жизни, такой, какой ты видишь её. Придумай мне имя, только ты, и оно станет по-настоящему, всерьез, до надрыва глупого сердца, до легкой дрожи касающихся твоей кожи пальцев моим.
Откройте окна и сердца свои откройте,
И, пробудив в себе вселенскую беспечность,
Взгляните, как с исписанной бумаги
Сквозь призму времени на вас смотрела вечность.
Одиноких видно по глазам. По больному, воспалённому взгляду, ищущему что-то, на миг замирающему и соскальзывающему с чужих лиц, как вода, как талый снег... Одиноких видно в сети, отчаянно впечатывающими своё тепло в затёртые клавиши, когда другие, счастливые, любят друг друга, смеются в тёплых обьятиях, разукрашивают поцелуями кожу, сверкают бокалами под бой курантов... Одиноких видно по рукам. Нервно дрожащим пальцам, меняющим сигарету за сигаретой, чертящим по поверхности пустоты чьи-то имена... Одиноких видно по словам. Горьким, надрывным, спрятанным за напускными улыбками и наигранным равнодушием... Одиноких видно... И глядя в них, в эту холодную печаль, в эту звенящую пустоту, в эту неуспокоенность сердец, так не хочется вдруг оказаться одним из...
Время бежит вперед,
Память уходит вспять,
После паденья — взлет,
И не узнать себя.
Акт бытия в глазах,
С вычетом ломких чувств,
Делает краткий взмах
В сердце вселяя грусть.
Значит, пока что жив,
Значит, еще смогу
Спеть не один мотив,
В ноты вогнав судьбу.
Значит, не солнце — смех
Греет сердца людей,
Значит, любовь — для всех,
Значит, тоска — не в ней.
Значит, идти вперед,
Ямы, холмы — не в счет.
Значит, там кто-то ждет,
Значит, и я еще,
Преодолев посты
Бед и потерь кольцо,
Снова скажу: «лишь ты»,
Глядя в твое лицо.
Нет вашей любимой цитаты из "Аль Квотион"? Добавить цитату