Слеза росы и неба просинь
в густых ресницах васильков,
и грусть вечернюю уносят
метели белых мотыльков.
Ни травы, ни цветы, ни ясень
не ждут большой ночной грозы,
и мир так радужно прекрасен
в прозрачных крыльях стрекозы.
Пьянит и воздуха глоток,
и нежный аромат сирени,
и зайчик солнечный прилёг
на загорелые колени.
Трубят шмели, что ты пришла,
мы голубям накрошим хлеба...
и одуванчиком душа
летит на голубое небо.
В комнате пахло сиренью,
в полдень закончился дождь,
ты призывала к смиренью -
против судьбы не пойдёшь.
Нервно крутило свой локон,
плакалась, я утешал,
майская вишня у окон
куталась в белую шаль.
Солнце скатилось за рощу,
в сумерки — лунная медь,
ты говорила, что проще
надо на вещи смотреть.
Я соглашался кивком,
падал к ногам твоим тенью,
билась душа мотыльком...
в комнате пахло сиренью.
Не грусти, не вздыхай, что скитальцы -
сновидения, память, душа,
и в туманы цветущих акаций
беззаботная юность ушла.
Не жалей, что уже невозможно
к облакам — через поле — босой,
где шмеля угостит подорожник
из зелёной ладошки росой.
И о том, как любила ревниво,
не стыдясь своих слёз, говори,
искупавшись, накинула ива
розоватый платочек зари.
Одуванчик наденет корону...
а сегодня под песню ручья
для тебя худощавые клёны
принесли синеву на плечах.
Давай на грусть наложим вето,
когда не спится до рассвета,
когда ты в зеркало не глядя,
седые вспоминаешь пряди.
Молчание плетёт интригу,
не делай вид — читаешь книгу,
печаль плетёт у сердца кокон -
постой со мной у синих окон.
На город лёг туман акаций,
душа зовёт в нём потеряться,
а ветер вишню в белой шали,
слегка касаясь, утешает.
Поплачься, если станет легче,
а майский дождь у окон шепчет,
что за весной не осень — лето...
давай на грусть наложим вето.