Аникеева: — Ох, Павел Константинович, я глубоко уважаю вас, как учёного... но ваш моральный облик....
Смирновский: — Так-так, интересно.
Аникеева: — Мне, как заместителю директора института, звонили из весомой организации... В овощном магазине шестьдесят втором люди покупали картофель в пакетах — и что они там находили?
Сын Милосердова: — Неужели ананасы?
Мой Гуськов в нашем институте известный козел отпущения.
— И последний, Якубов Александр Григорьевич, как это ни прискорбно... Лично я знаю товарища Якубова, как говорится, сто лет.
— Да, и все эти сто лет мы знаем его с самой лучшей стороны!
— И тем не менее, кто-то должен, то есть, простите, кого-то мы должны...
Я-то думал, что вы — большой учёный, а вы — элементарный собственник! Тьфу!
— Поздравляю! Добилась своего. Ухватила богатого, знаменитого.
— Ты бесстыдница, доченька. Я просто его люблю.
— Любишь, любишь. Богатых и знаменитых всегда любят.
Мы это сделаем без вас. Ладно, многоликий вы наш?
— Кто вот эта «идейная пигалица», которая устроила всю вот эту заваруху?
— Да... МНС.
— Что это такое? С чем это едят?
— Младший научный сотрудник. Кандидат наук. Специалист по ядовитым змеям.
— Она многому от них научилась.
— Или змеи от неё.
Товарищи! Я не настолько глупа, чтобы в обществе таких благородных людей держать при себе ключи.
— Товарищи! Вы же видите: единственный способ предотвратить рукопашную — это предоставить мне слово.
— Какое ещё слово?! Зачем, господи?! Где ключ? Ключ где, паршивая моя?
Сидорин: — Восхищаюсь вашей принципиальностью, Павел Константинович. Сегодня на собрании вы раскрылись вовсю. То вы за правление, то вы против. Я-то думал, что вы большой ученый, а вы — элементарный собственник.
Смирновский: — Да, Сидорин, я — собственник. Я не знаю, какой я учёный, но самое обидное, что я ещё и трус. Казалось бы, чего мне бояться? Ну в молодости меня много били. Причём, били за то, за что потом давали звания, премии... Но испугали на всю жизнь. Мне уже много лет — пора перестать бояться кого бы то ни было.
