— Ты же сказал, что если у жены зарплата больше — это не семья. Ну как же ей признаться-то!
— Ты мозги не пудри: она меня обманула!
— Да нет, это недоразумение!
— Нет, это её принципиальная позиция, понял?
— Не-е-ет, это недоразумение!
— Да нет! Она этим самым обнаружила, что для неё социальный статус человека выше, чем его... мой личный статус!
— Переведи...
— А что вообще в мире делается?
— Стабильности нет. Террористы опять захватили самолет.
— Надо было, чтобы кто-нибудь другой её встречал.
— Почему?
— Через три месяца Антонине здесь рожать, ещё подумают, что у меня гарем.
— Господи, какая ты, Катька, счастливая!... А что ты всё говорила: «В нашем возрасте влюбиться невозможно, потому что там в человеке все недостатки видишь». Журналы какие-то там нам зачитывала!
— А у него нет недостатков! Он самый лучший человек на свете!
Защищать и принимать решения — это мужская обязанность. Это нормально.
— Вы меня определили в старшую группу, а там одни бабки собираются!
— Ну, слушайте, Вы, извините, тоже не мальчик.
— Мальчик не мальчик, но в старики тоже записываться не собираюсь.
— Я переведу Вас во вторую группу. Там от тридцати пяти до пятидесяти.
— А помоложе нельзя?
— Да Вы что! Там же девочки 28-летние, а у Вас, извините, ревматизм. Вы же танцевать не сможете, сами потом жаловаться будете.
— Не расстраивайся ты, Катерина.
— Я и не расстраиваюсь.
— Не расстраиваюсь... Два балла, надо же, два балла!
— Я всё равно поступлю.
— А кто спорит? В институты до каких лет принимают? До тридцати пяти? У тебя ещё уйма попыток.
Катерине не удалось поступить в институт.
— Здра... ссти... Что это с вами?
— А это вы меня в краску вогнали.
— Извините.
— Куда вы?
— Из... вините!
На лице Людмилы маска из клубники.
— Ну, а мы-то им зачем? У них свои женщины есть.
— А мы не хуже ихних.
— Ты есть-то будешь?
— Ну, а если буду?
— Тогда, на-ка, быстренько почисти лук.
— А ты переменилась, Катерина. Раньше ты не была такой жестокой.
— Учителя хорошие были.
