Я тоскую остро по Богу своего детства -
О Его чувстве юмора сняли с десяток фильмов,
О Его таланте картёжника всем известно,
А ещё Он любит кошек и просто милый,
Он не прочь скоротать денёк под коньяк и Баха,
И способен инкогнито влезть в богословский диспут.
Если веришь в Него, то живёшь по любви, не в страхе -
Невозможно бояться того, кто тебе так близок.
Витийствовать, вийонствовать, виниться
Перед Тобой в безумии своём,
И разбиваться о слепые лица
Пронзительным непрошеным дождём,
Плясать на проволоке над кострами,
Пить чьи-то голоса из темноты,
Не воскрешай нас, Господи, мы сами,
Мы сами встанем, как поманишь ты.
На выдох будет долгая дорога
Не то что бы куда-то — но к себе.
У меня внутри то ли засуха, то ли белый шум,
То ли в мир за водкою, то ли босому в скит.
Просыпаюсь в сон из другого сна, тяжело дышу,
Знаю точно — сплю, потому что чувствую рядом — спит,
Спит, а некому, знаю. Не трогаю темноту -
Дышит ровно, и слава небу, и rest in peace.
У меня внутри кто-то главный провёл черту,
Разломил по ней и назвал это — компромисс.
Я не знаю иных слов, чем те, что мне верно служили.
Ты твердишь незнакомые мне: «красота», «волшебство»...
Мне казалось, что их в веке прошлом ещё износили
До лохмотьев, до дыр, до несчастной и злой нищеты.
Но ты их повторяешь, как части своей позывные,
Как Устав, как легенду от карты. Я слышу, как ты
Говоришь слово «счастье». Оно придаёт тебе силы.
Я не знаю, какими словами ответить тебе.
Не прекращать раскладывать пасьянс,
Не улыбаться городу и миру,
Не выставлять эмоций напоказ,
Себе солдатом быть и командиром,
Не выполнить последний свой приказ
И расстрелять себя как дезертира.
Остывший чай цедить, как злой сарказм,
Не выражаться всуе по-латыни,
И думать, что хороший день как раз
Для слов «навеки», «навсегда», «отныне»,
И прочих очень эпохальных фраз,
Но пусть сегодня их твердят другие.
Всё так гармонично, а я тут торчу,
В чистом поле ясень — мишень для молний,
Нет, мне очень многое по плечу,
Но давай без тестов, насколько — многое.