Виктория Роа

С чего все началось? Я так часто думаю об этом, что и позабыла, какой длиной дорогой шла к этой ненормальной для всех любви. Почему мне приходится стесняться? Почему мне вообще должно быть стыдно за то, что происходит, сука, в моей жизни?

После он выкуривает сигарету, оставляя немного мне, чтобы докурить. Это ведь тоже своего рода доверие.

Ты мог бы напасть на меня сразу, разорвать меня в клочья, но нет…ты привык играть. Ты сладок, потому что ты чужой.

Мы боимся с тобой иной раз взгляда друг друга, но словно два наркомана, что пытаются опьянеть, но только если начнется передоз, то мы просто сожжем наши сердца. Я свыклась, что ты мой хозяин, мой господин, мой покровитель и все что могу я – отдать себя на расстрел. Отдать себя, как твой главный куш, что ты ставишь на игру с жизнью. Только ты заставляешь мой лед топится, и испиваешь его до конца. Твое пламя способно меня испепелить, способно меня сжечь. Я готова сгорать.

Дешевый номер придорожного мотеля, куда стекаются дальнобойщики и разные бродяги стало нашим любимым местом, где можно придаваться той самой «грязной» страсти. Сегодня мы не будем любовниками, что желают до боли кусать кулаки, когда желание оседает на дне живота. Сегодня мы просто люди, что хотят секса. Это странное состояние, ибо после всего этого естественного акта я буду чувствовать себя недопитой. Как половинка сочного плода, что была выжита, но не до конца.

Кажется, добавлять коньяк в кофе — это какая-то порочная привычка.

Уйти, бросить все и улететь, но только далеко ли улетишь, когда вырваны крылья? Мне хочется просто стоять рядом с ним, уткнувшись лицом в плечо и вдыхать запах его тела полной грудью. Вот это и было бы наивысшей точкой моего удовольствия, которое только может позволить себя такой воспалённый властью разум, как мой. От постоянного ментола появилась моя эротичная хрипотца, да только он ловит своими губами мой дым и растворяется в нем на секунды.

Мой босс, мой мужчина, мой запретный плод, мое наказание. Я могла бы стать лучшей из его женщин, но я лишь самая покорная. Почему? Птичьи права обязывают тебя быть покорной, как никого другого. Скорее всего, во всем виновата моя усталость жить в том мире взрослых проблем, и я осознанно нашла Германа, но тогда почему я глотаю слезу боли при каждом его слове? Все постепенно изнашивается: организм, вещи и я. Но только есть одно «но»…что он будет делать со мной, когда я расползусь по швам, как самая нежная к телу родная рубашка?

Мне страшно подумать о том, кем я буду без той боли, которую он доставляет мне каждый Божий день своим присутствием. Почему из всех женщин он выбрал меня, как объект своего желания, и почему я позволяю себе сгорать, как спичка при виде этого строго взгляда? Утро начинается с кофе. Заряда бодрого напитка, и кончается ласковым поцелуем от меня. Это ведь уже ритуал, и я не смогла бы сделать ничего лучше, как просто пойти удавиться, чтобы покончить со всем нездоровым взаимоотношением между нами. Но ведь он мой голубоглазый мальчик, а я послушная девочка. Нездоровая вещь. Она просто нездоровая, но я пленница его взгляда, его шепота и грязных словечек. Я сгораю от стыда, когда, грубо прижимая меня за волосы к своему торсу, он заставляет меня извиваться от сладкого шепота: «Маленькая сучка».

В сексе он познал свою стихию, словно открыл в себе главный талант. Быть садистом со мной его амплуа вне семьи, и игр с детьми, что ждут папочку после работы с мешком конфет, но он звонит жене, извиняясь просит ее не сердиться, и ссылаясь на крупное дело запирается в кабинете со мной. Со мной. С простой секретаршей, что однажды сказала ему: «Да», и вступила на путь нечестной игры за борьбу своего счастья.

И каждый раз сжимая во время своего яркого оргазма мое горло, он рычит словно дикий зверь. Хищник, что растерзал свою жертву, и теперь может откусывать от нее кусок алого мяса. Его взгляд становится иным. Чужим. Непохожим на него.

Говорят, что боль это – нечто вроде наркотика. К ней привыкаешь, как к телесному наслаждению, и попробовав один раз, уже не сможешь жить без того самого грубого шлепка по заднице, без страстного, до синего засоса поцелуя в шею. В этой боли есть свой смак, своя изюминка. Кнут и пряник, который ты начинаешь ставить на чаши весов, как самое страшное наказание, что кнутом ударит по чувствительной коже, и как самое сладкое поощрение в виде того самого пряника, который ты ненавидишь всем своим сердцем, что покрыто шрамами совсем другой боли.

Душевная боль схожа с терпким виски. Ее невозможно пить чистой, ибо обжигаешься до самого основания, но, когда грубая ладонь сильно сжимает скулы и вливает в рот эти самые виски, то ты глотаешь ее смешивая внутри со слезами, и тогда получается размешанная боль. Ты можешь ее либо выдержать, либо проглотить и жить дальше, а можешь задушить ее путем собственного удушения, но только отчаянье и суицид твое самое главное табу, что ты не можешь разрушить. Это твое наказание. Боль твое наказание, как и поощрение, как и самая главная награда к которой ты стремишься, забывая считать минуты, секунды до взрыва.

Генрих III понимал, что война неизбежна. Он мог позволить себе быть примерным братом, что любил свою милую сестру, как женщину по родству, как человека в чьих жилах течет кровь их королевы-матери, но стоило ему закрыть глаза, как в туже секунду он вспоминал тот образ Марго, когда она по праву была Его. Его женщиной, что дает прикоснуться к бархатной коже бедер. Его женщиной, что слушает каждое недовольство, каждое беспокойство, каждую тревогу и готова прижать к груди, чтобы просто успокоить разгорячённый, мужской нрав. И вот сейчас, он, глотая ревность, позволяет ее супругу иметь столько фавориток, что чтобы сосчитать ему не хватило бы пальцев рук. Но что остается королю? Ревновать, когда хочешь оказаться на месте гасконца? Быть ее тенью, когда желаешь стать ее мужчиной? Генрих III ненавидел себя, любовь, что испытывает к сестре и натуру ее супруга, что мог бы стать верным, преданным мужчиной, кои будет целовать руки своей королеве, но вместо этого, неблагодарный гасконец выбрал путь изменника с самой сомнительной репутацией среди семьи, но с репутацией роскошного любовника среди женщин при дворе. Это Генрих III ненавидел еще больше.

Душой быть с Генрихом, но только почему ее тело не с ним? Эти сны, что видит Марго в минуты долгой разлуки с де Бюсси, эти стоны сквозь сон и шепот любви, что так хочется сказать ему в моменты страсти тел.

В этих глазах она видела свое счастье, свою жизнь, свою судьбу, свой смыл, который так давно искала. Если бы этот миг мог продлится чуточку дольше, чем бесконечность, она бы все свои жизни отдала, чтобы держать за руки графа, чтобы принадлежать только ему, чтобы быть той, кто целует руки отдавая дань уважения своему единственному мужчине.

Пока фрейлины без стыда соблазняют короля Франции, его супруга, что хотела бы любить своего мужчину всем сердцем, нежно держит руки того, кто способен заменить в постели одного его…родного…близкого.