Ты когда-нибудь видела, как мотылек кружит над пламенем? Это чистый инстинкт, желание, поглощающее тебя настолько, что его не побороть никакой логикой. Да и зачем? Это прекрасное явление, словно танец, танец на краю погибели. Опасность и боль — все становится неважно, все это теряет значение. А когда ты приблизишься настолько, что почувствуешь жар и жжение, ты осознаешь, что это и есть цель твоей жизни. И потому ты не свернул, потому ты бросаешь себя в пламя, прекратив всякое сопротивление и даешь ему поглотить себя.
Если будешь мне мешать искать Харли, одному из ваших из внутреннего отдела, наконец выпадет шанс арестовать меня за то, что я сделаю с тобой.
— Видите, Харли раскололась. Я ее не виню.
— Сделайте себе одолжение, когда расколюсь я — бегите!
— Улицы Бруклина вздохнут с облегчением.
— Вот отвернешься на миг и все уже изменилось.
— Или открываешь глаза и будто видишь в первый раз.
— Ты продал ей десять таблеток оксикадона. Она приняла девять и умерла. Но ты не знаешь, что, когда мой сын избивал тебя до полусмерти, он оказал тебе услугу — он спас твою жизнь. Ведь у тебя дома, тебя ждал я.
— Если вы знали, кто я, почему вы...
— Почему я до сих пор не убил тебя? Мой гнев — это мост, связывающий меня с дочерью. Если бы я убил тебя, мне бы пришлось ее наконец отпустить.
Каждая ложь, которую мне приходилось говорить, неважно, какой ценой она мне обходилась и как разрушала меня изнутри, если я смогу с уверенностью сказать своей дочери, что она в безопасности, значит, любая ложь этого стоит.
— Угостишь девушку виски?
— Я думал, ты пристрастилась к шампанскому.
— Важно не что пьешь, а с кем.
— У каждого — свой скелет в шкафу, как говорится. Поверь моему опыту, Харли, он может загнать тебя в гроб из страха и стыда. Но после того, как ты меня раскрыла, я освободился. Да, мне стыдно, меня, наверное, уволят, а больше у меня забирать нечего. И это вдохновляет меня делать то, что я всегда хотел, быть тем, кем всегда хотел.
— Тогда не буду мешать.
— Я серьезно, Харли. Правда ранит, но и исцеляет. Смотрю я на тебя, а ведь ты носишь в себе весь этот гнев, напряжение и страх... Твой скелет в шкафу тебя отравил. Но ничего, скоро я тебя исцелю.
— Ты гей?
— Прекрасный вопрос для начала.
— Мама сказала, у тебя кто-то был. Я видел тебя на фото с Донни на яхте.
— И это все, что тебе интересно?
— Я всю жизнь, пытался разобраться, что делаю не так. Почему Энни была для тебя ангелом, хотя она сидела на игле.
— Она была больна, у нее были проблемы.
— Да, у нее была куча проблем, пап. Она тебе врала, воровала деньги, разбила тебе сердце. А я так старался! Даже если бы меня взяли в «Янкиз» — это было бы неважно.
— Неправда.
— Правда! Всегда, когда ты смотрел на меня, ты видел то, что ненавидел в себе.
— Ты мой сын и я люблю тебя.
— Тогда расскажи мне правду!
— Ты мой сын и я люблю тебя! Но если ты еще раз коснешься этой темы — это будет наш последний разговор.
— Это наказание или подарок?
— Что ж, теперь, когда Возняк выполнил свои обязательства, наши отношения могут перерасти в нечто более цивилизованное.
— Это не отношения, если выбор есть только у одного.
Тяжело играть мученика, если причиняешь боль всем окружающим.