Знаешь, что самое худшее в людях, в истории мира? Я не говорю про Гитлера, 11 сентября, поля смерти в Камбодже, я говорю про обычных людей. Это поразительно, но они ко всему могут привыкнуть.
Влюбленный человек превращается в храбреца.
Итак, он привозит сюда девушек, что делает его засранцем недели, но он еще и набивает свои самолеты детьми, а это уже Нобелевская премия по идиотизму.
— Паршиво выглядишь.
— Это была моя любимая куртка!
В любой стране есть предатели и есть те, кого они одурачили.
— Благослови отче, ибо я согрешил.
— Мы знакомы?
— Откуда мне знать? Так что нужно сделать, чтобы искупить убийство? Почитать «Аве Мария»?
— Не знаю, Чарльз. А как ты замаливаешь грехи?
— Так ты меня знаешь. Мы с Богом заключили сделку: я не спрашиваю почему Он терпит гадов, вроде тебя, а он направляет мою руку.
— Значит, ты длань Божья? И чего же ты хочешь?
— Для начала взглянуть тебе в глаза и сказать, что я все знаю.
В моей деревне священник рассказывал про ад, когда я была маленькой. Он говорил про адское пламя, огненный дождь, пытки, которым подвергают грешников демоны. Мы с подружками потешались над ним — этот старик, что он знает? Но теперь я поняла, ад существует, там играют в карты, слушают Элвиса Пресли, а в дверях стоит Роман Петреску.
— Утро — отстой. Еще хуже ночи.
— Жизнерадостно.
— Это факт.
— Мне нужно знать, кто заказал Эдварда Мортона, моего друга, американского посла в Македонии пятнадцать лет назад. Я хочу знать, кто тебя нанял. Мне нужны имена.
— Не нужны. Тогда ты превратишься в меня. Тебе придется прятаться до конца своих дней.
— Знаешь, я все же рискну.
— Мы сделали то, что должны были сделать.
— Включая, убийство посла Мортона, да?
— Мы храним равновесие. Если мир клонится в одну сторону, мы тянет его в другую.
— Дочка Мортона тоже была в машине!
— Ну а ты сам, какие нормы сдерживают тебя?
— Добро и зло, вот какие!
— Я видела ваши звонки у него в сотовом. Вы Дьявол, верно?
— Смотря у кого спросить.
Наша жизнь зависит от способности убеждать, что мы те, за кого себя выдаем.
— Как бы то ни было, есть четкая граница между тем, кто мы есть и теми, кого мы преследуем.
— Но черта же есть?
— Да, чтобы мы знали, где ее пересечь.
— Как новый напарник с тобой обращается?
— Он просто урод.
— Точно. Сейчас три часа, а ты еще жив — это хорошо.
— Давно его знаешь?
— Я знаю его, как никто другой.
— Он сказал, что сам выбрал меня, если честно, я не совсем понимаю почему.
— Он видит в тебе себя, он был таким же двадцать лет назад. Это тебя пугает? Я бы испугался. Но парень, я бы не желал в напарники никого другого.
Вы можете добавить цитату!