Цитаты на тему «Афганистан»

— Летом уезжаю в Балтимор — изучать психиатрию.
— Почему именно психиатрия?
— Хочу помогать ветеранам с посттравматическим синдромом. Сейчас такие врачи необходимы. Пережитое на войне порой не покидает человека и дома.

Но особенно вымысел и правда слились воедино, когда я отыскал наш старый дом в районе Вазир-Акбар-Хан, дом, в котором я вырос, так же как и Амир вырос в соседнем доме. Мне потребовалось три дня поисков, адреса я не помнил, а все вокруг изменилось до неузнаваемости. Но я искал и искал, пока не наткнулся на знакомую арку.
Я вошел в дом, и солдаты, обитавшие там теперь, оказались настолько любезны, что позволили мне мой ностальгический тур. И я увидел, что краска на моем доме, как и на доме Амира, облезла, трава пожухла, деревьев во дворике больше не было, а стена, ограждавшая двор, почти обрушилась. Как и Амира, меня поразило, каким же маленьким оказался мой дом по сравнению с тем, что жил в моей памяти. И — клянусь! — когда я вышел за ворота, то увидел на асфальте то самое гудронное пятно в виде кляксы Роршаха, которое увидел и Амир. Я попрощался с солдатами и пошел прочь, и во мне росло чувство, что если бы я не написал «Бегущего за ветром», то моя встреча с отчим домом потрясла бы меня гораздо сильнее. Ведь я уже пережил ее — в книге. Я стоял рядом с Амиром в воротах его дома и вместе с ним переживал потерю. Я видел, как он положил руки на ржавые штыри ограды, и мы вместе вглядывались в просевшую крышу и раскрошившееся крыльцо.
Вы скажете, что вымысел украл жизнь, — что ж, так оно, наверное, и есть.

Я решил отсидеться в коридоре моей квартиры, относительно безопасном, по моим представлениям, и стал считать ракеты. Когда шестая из них разорвалась неподалеку, раздался телефонный звонок. Москва. Мама.
— Как дела? Там очень опасно?
— Что ты, здесь полный порядок, потрясающе интересно, чудесные фрукты.
Ба-бах! Седьмая ракета прошуршала над крышей и плюхнулась вдалеке.

Эта книга про войну, и она похожа на кусок сала: в ней слоями расположены репортажи из Афганистана, где я работал почти четыре года военным корреспондентом, и странички из дневника. В репортажах — то, что разрешала к публикации военная цензура, а в дневнике — то, что хотелось сказать и запомнить. Книга была начата сразу после того, как закончилась война и я пересек мост через Амударью на предпоследнем советском БТР, а закончена уже сегодня…

Как только советские войска покинули Афганистану я проехал через горный перевал Саланг. Я ехал в обратную сторону, из Кабула домой. Езда по горному серпантину приятно горячит кровь. Но стоило посмотреть вниз, и дыхание перехватывало. Не из-за страха высоты. Там, под откосом, — нескончаемое кладбище подбитых и сожженных советских машин.
Это был главный путь снабжения нашей армии. На узкой горной дороге, где нельзя ни свернуть, ни увеличить скорость, советская бронетехника, грузовики и бензовозы становились легкой добычей. Сначала подбивали первую машину, и колонна останавливалась, потом последнюю, чтобы не дать уйти. И дальше уничтожали одну за другой. В каждой колонне шли бензовозы. В горящем бензине горели молодые жизни. Теперь я знаю, кто дал афганским моджахедам оружие.
Герой этой книги, конгрессмен из Техаса Чарли Уилсон, гуляка и бабник, не отказывающий себе ни в выпивке, ни в кокаине, состоял в комиссии по ассигнованиям палаты представителей Конгресса США. Он входил в дюжину конгрессменов, которые в защищенной от прослушивания комнате Капитолия решали, на что именно потратить огромный военный бюджет страны.
Это книга о том, как десять лет Соединенные Штаты финансировали афганскую войну, обучив и вооружив сотни тысяч боевиков, многие из которых повернули потом оружие против самих американцев. 11 сентября 2001 года американцы обожглись той дьявольской кашей, которую они помогли заварить в Афганистане. Но теперь американцы по меньшей мере знают, как все это произошло. Когда же у нас появятся такие же книги, описывающие, как нашу страну втянули в афганскую авантюру?

Чего можно ждать от страны, где люди отнимают работу у животных?

…улица мясников — образ Афганистана. Здесь царит веселый беспорядок, дополненный бездействием, которое меня огорчает. Ничто не разрушается, ничто не создается, все трансформируется. У меня такое чувство, что мы живем в пустоте. Ни изменений. Ни перемен. Мы ждем. Мы и есть этот бык, тяжелый и пассивный, который позволил разрезать себя на части прямо посреди улицы.

Для нас [афганцев] политика — это история семьи.