Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, —
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, —
Ручаюсь вам — себе свернете шею!
— Слыхала о сексуальной революции? Секс победил.
— Я в курсе, в какую упадочную эпоху мы живём.
Так
расплывается
время.
На лестнице,
что пахнет сухою глиной,
молчит
безъязыкостью
ночи
спящей,
время путается
в узелки
в волосах арабских –
блестящие, странные сгустки –
и не разобрать –
Севилья, Александрия ли, Альморав,
или Египет Древний -
до Птолемея,
до жреца
друга Платона,
до жреца,
рассуждающего, как боги
когда-то
так же затылки свои прислоняли
к глине,
вслушивались в слепые,
блестящие сгустки
времени –
произошедших и не наступивших мгновений,
и как всё – одинаково.
Я волей случая всажен именно в эту эпоху, когда принято говорить именно так, а не иначе, и чтобы сказать правду, требуется сперва сломать в душе тюремную решетку.
Ушли те годы, когда все решалось честно. На самом деле, таких лет и вовсе не было, но существовали люди, создавшие в своем сознании эпоху справедливости, в которой они, по их горячему убеждению, успели пожить. Для следующего поколения права, обязанности и возможности человека имели слишком размытую трактовку, чтобы в нее верить. Все, что решалось на государственном уровне, принималось безоговорочно, какими бы разрушительными последствиями это не грозило.
…Метод обучения должен отвечать требованиям соответствующей эпохи.
Я знала кое-что об этой эпохе, о политике, людях, нарядах, даже некоторые обычаи и выражения были мне знакомы. Но я знала все это по книгам, картинам, музейным экспонатам. Я будто оказалась на другой планете, которую прежде видела лишь в телескоп.
Мы живем в эпоху, когда все настолько ясно, что спорить о чем-то с пеной у рта можно разве что в телестудии за деньги.
Работы настоящего художника оцениваются после 500 лет.
Вы даже без скидок на свою нелепую эпоху в высшей степени забавный человек.
Бывают эпохи молчания, до потолков заполненные протоколами речей.
Я рисую образ определенной эпохи, оправленный в гробовую раму.
А ещё...
За окном темно и, видимо, холодно. Синевато отсвечивают окна — москвичи впитывают очередную порцию телевизионного дурмана. Кто-то смотрит картинки из богатой жизни про любовь, кто-то, затаив дыхание, переживает вместе с американским героем, уничтожившим десяток американских же негодяев, кто-то с доверием взирает на вдохновенно врущего аналитика,. Телевидение — ум, честь и совесть нашей эпохи! Хороша эпоха.