Каждый проходящий час только нагнетал скорбь, потому что отдалял её от мужа и приносил привкус вечности, которую ей предстояло прожить без него. Вновь и вновь она забывала, ровно на одно биение сердца, что он ушёл навсегда и больше не подставит ей плечо.

Только, ради бога, не разговаривайте со мной, как святой с грешницей, а говорите, как человек с человеком, с несчастным человеком!

Мне кажется, людям надоедает смотреть на чужое горе, – заметила Наташа. – Словно на скорбь тебе отпущено определенное количество времени, ну, может, полгода, а потом твое уныние всех уже начинает слегка раздражать. Они считают, что долго горевать – значит потакать своим слабостям.

...боль утраты обрушивается без жалости, без предупреждения. Скорбь подобна набегающей волне. Она накатывает на тебя и закручивает в гигантском водовороте, грозя утащить на дно.

Траур — это всегда скорбь по нам самим.

Траур имеет над нами абсолютную власть, власть противоречивую, он несет в себе и необходимость перемен, и искушение хранить патологическую верность прошлому.

Материнская скорбь — великое и законное чувство.

По возвращении домой душевное напряжение Любской разрешилось отчаянием, которое не было тихо и безвыходно: нет! рыдания её были гневны: краска на лице, взгляды и движения доказывали, что для её горя есть ещё облегчение; известно, что ничего нет страшнее тихой скорби.

Человек в скорбях своих не одинок — всегда найдётся тот, кто мыслит, радуется или горюет схожим образом, и это даёт нам силы достойно ответить на бросаемый нам вызов.