Когда гляжу на вершину горы, каждый раз представляю, что уже упал — и тогда восхождение меня не пугает.
В начале сложного, особенно – сложного одиночного восхождения, постоянно чувствуешь, как бездна тянет тебя назад. Чтобы противиться ей, требуются невероятные сознательные усилия, ты не смеешь терять бдительность ни на мгновение. Песня сирен, звенящая из пустоты, доводит тебя до грани, делает твои движения отрывистыми и неловкими. Но ты продолжаешь двигаться вверх, и постепенно привыкаешь к беззащитности, прикосновению рока, начинаешь верить в надежность своих рук, и ног, и головы. Ты учишься доверять самоконтролю.
Постоянное движение вверх, боль и желание выйти на следующий уровень — это никто не фотографирует, об этом не хочется вспоминать. Мы хотим помнить лишь вид с вершины — захватывающий дух, момент на краю мира. Вот зачем мы продолжаем идти вверх. Этот момент стоит испытанной боли. Как это ни странно — он стоит всего на свете.
В человеке с древности живет неизбывный фантазм — самому воздвигнуть горы. Возводя башни до облаков, человек доказывает самому себе, что он более велик, чем природа. И это чувство в самом деле приходит на вершине бетонно-алюминиево-стеклянно-стальных ракет: горизонт принадлежит мне, я говорю «до свидания» пробкам, канализационным люкам, тротуарам, я человек, парящий над землей. Чувствуешь не упоение своим могуществом, а скорее гордость. Гордость без всякой гордыни. Просто радость от сознания того, что способен взобраться выше любого дерева.
Чтобы ступить на вершину горы — необходимо на неё взобраться.
Эверест не считается внешне привлекательной вершиной. Его пропорции слишком велики, он слишком широко разбросан, слишком грубо высечен. Но то, чего Эвересту не хватает с точки зрения архитектурного изящества, он добирает за счет своей ошеломляющей массы.
Высоты дают нам лишь то, что мы сами в них вкладываем.
Каждый актер должен тщательно исследовать свою профессию, и даже когда вы добиваетесь успеха как актер, нужно работать над тем, чтобы сохранить этот успех. Мой друг описал актерскую профессию как восхождение на гору без вершины. Даже у Де Ниро есть Аль Пачино, и у Аль Пачино есть Де Ниро.
Каково это будет, фантазировал я, балансировать на узком как лезвие ножа вершинном хребте горы, волноваться по поводу сгущающихся вдалеке грозовых облаков, пытаться укрыться от ветра и холода, знать, что любое движение вправо и влево грозит падением в отвесную пропасть? Способен ли человек держать в узде свой страх ровно столько времени, сколько нужно на восхождение и возвращение?
Твой путь будет долог, а когда ты достигнешь вершины, ты поймёшь, как там одиноко.
Лишь идиот полностью и всегда верит в себя.
В людей.
И в события.
Тем и берут...
небольшие высоты.
А с головокружительных пиков прeмилейшие существа срываются ведь именно из-за эмоциональной усталости.
Из-за нехватки веры.
Той, настоящей, не лакированной стразистой «установки на позитив», а взвешенной и свинцовой веры в свою непобедимость...
Я люблю вершины, как отдельного человека, как равнозначащие части большого целого.
Нет прямой дороги вверх, а троп, ведущих туда, меньше, чем обрывающихся пропастью: упасть гораздо легче, чем подняться.
Вершины сама их высота поражает громом.
Пояснение к цитате:
Письмо 19