Одно лишь скажу я в защиту телезрителей, тех миллионов, чье внимание приковал Единственный Глаз: пока они поглощены Глазом, они никому не приносят вреда.
Гуляя в этих краях, начинаешь постигать крохотные бриллианты восточных хокку; поэты, создавшие их, никогда не напивались в горах и ничего такого, просто бродили, свежие, как дети, записывая все, что видят, без всяких литературных оборотов и выкрутасов, не пытаясь ничего придумать или выразить. Взбираясь по поросшему кустарником склону, сочиняли хокку и мы.
— Валуны на краю обрыва, — произнес я, — почему не срываются вниз?
Почему ты никак не поймешь, что я пытаюсь тебе сказать: тебя дурачат именно твои шесть чувств — заставляют верить, что у тебя эти шесть чувств не только есть, но и помогают быть в контакте с действительным внешним миром. Если б не глаза, ты бы меня не видел. Если б не уши — не слышал вон тот самолет. Если б не нос — не чуял полночной мяты. Если б не язык — не отличил А от Б. Если б не тело — не почувствовал бы Принцессу. Здесь нет ни меня, ни самолета, ни разума, ни Принцессы, нет ничего.
Мне внезапно стало ясно, что я никого не должен учить тому, что понял сам.
Но пускай разум не забывает: хоть плоть и червива, обстоятельства существования довольно-таки славны.
(Но да знает дух, что, хоть и уязвима плоть, обстоятельства бытия совершенно великолепны.)
Какой ты оральный, Смит, ты постоянно ешь и пьешь.
Лучше спать на неудобной постели свободным, чем на неудобной — несвободным.
... это мир полный скитальцев с рюкзаками. Бродяг Дхармы, отказывающихся подписаться под общим требованием потреблять продукцию, а значит — и работать ради привилегии потреблять все это дерьмо, которое им все равно ни к чему: холодильники, телевизоры, машины, ну, по крайней мере, новые и модные, масло для волос, дезодоранты и прочее барахло, которое в конце-концов неделю спустя все равно окажется на помойке, все они — узники потогонной системы, производства, потребления, работы, производства, потребления, у меня перед глазами видение великой рюкзачной революции..
— У всех этих людей, — говорил Джафи, — у всех до единого есть сортиры с белым кафелем, и они кладут в них большие грязные кучи, как медведи в горах, но все это смывается в удобную, постоянно проверяемую канализацию, и об их дерьме больше никто не думает, никто не представляет себе, что они берут свое начало в говне, накипи и нечистотах моря. Они целыми днями моют себе руки сливочным мылом, которое втайне мечтаю сожрать, прямо в этой своей ванной.
... когда у него что-нибудь спрашивали, отвечал без промедления то, что было у него на уме, уж и не знаю, что там было, но всегда — бойко и искристо.
Нет вашей любимой цитаты из "Джек Керуак. Бродяги Дхармы"? Добавить цитату