Элиф Шафак. 10 минут 38 секунд в этом странном мире

Она часто думала, что пять — особое число. В Торе пять книг. Иисус страдал от пяти смертельных ран. В исламе пять столпов веры. Царь Давид убил Голиафа пятью камнями. В буддизме пять путей, и на каждом из них Шива показывает один из своих пяти ликов и смотрит в пяти разных направлениях. Китайская философия крутится вокруг пяти элементов: вода, огонь, дерево, металл, земля. Да и признанных во всём мире вкусов всего пять: сладкий, солёный, кислый, горький и умами. Человеческое восприятие зависит от пяти основных чувств — слуха, зрения, осязания, обоняния и вкуса, пусть учёные заявляют, что их гораздо больше, и называют другие сложные имена; изначально чувств пять, и они всем известны.

– Мм… Ты боишься щекотки?
Лейла покачала головой. Большинству людей щекотно, когда дотрагиваются до их ступней или подмышек. Ей было щекотно, когда прикасались к её шее, но этого она ему не скажет. Ей казалось, стоит только сообщить людям о своём слабом месте, они непременно дотронутся до него. Она молчала.

Даже не смотря на то, что здесь безопасно, как ты считаешь, это не значит, что место подходящее, парировало сердце. Иногда безопаснее всего чувствуешь себя там, где тебе совсем не место.

Стамбул — текучий город. Здесь всё не навсегда. И нет ничего неизменного. Наверное, это началось тысячелетия назад, когда растаяли льды, поднялся уровень моря, нахлынули паводковые воды и все известные формы жизни были разрушены. Наверное, первыми отсюда сбежали пессимисты, а оптимисты, видимо, решили остаться и поглядеть, как пойдут дела. Налан считала, что одна из неизбывных трагедий человеческой истории состоит в том, что пессимисты выживают лучше, чем оптимисты, а это, если мыслить логично, означает, что человечество несёт в себе гены тех, кто не верит в род людской.
Нахлынув, воды напирали со всех сторон, они топили всё на своём пути — животных, растения, людей. Так появились и Чёрное море, и Золотой Рог, и Босфор, и Мраморное море. Залив всё вокруг, воды создали участок суши, на котором в один прекрасный день вырос мощный город.
И она до сих пор не застыла, их родина. Закрывая глаза, Налан слышала волнение вод под ногами. Они мечутся, кружатся, чего-то ищут.
По-прежнему изменяются.

В ту ночь, когда я закончила этот роман, в небе висел растущий месяц. Я думала о Текиле Лейле и о своей бабушке. Пусть первая — полностью вымышленный персонаж, а вторая не менее реальна, чем моя собственная кровь, почему-то мне показалось, что они встретились и подружились, словно сёстры-отщепенки. В конце концов, границы сознания ничего не значат для женщин, которые не перестают петь песни свободы в лунном свете…

Вероятно, в городе, где всё постоянно меняется и исчезает, ни о чём не стоит беспокоиться, а полагаться следует лишь на текущий момент, который уже наполовину миновал.

Д/Али сказал, что миллионы стамбульцев использовали лишь малую толику своего потенциала из-за губительной близости могил. Охота к нововведениям теряется, если всё время напоминать, мол, вот-вот придёт смерть со своей косой, которая отсвечивает красным в лучах заходящего солнца. Именно поэтому проекты реновации ни к чему не приводили и инфраструктуру строить не удавалось, а коллективная память оказывалась не прочнее салфетки. К чему создавать будущее или возвращаться мыслями к прошлому, если мы постоянно скатываемся к размышлениям о конце? Демократия, права человека, свобода слова — есть ли в них смысл, если в итоге мы все умрём? Устройство кладбищ и отношение к мёртвым, как заключил Д/Али, — самая большая разница между цивилизациями.

Любовь и молодость движутся в быстром танце.

В жизни его то и дело отчитывали и опускали: дома — сильная и любящая, но строгая мама, в школе — учителя, в армии — начальники, в офисе — почти все. Годы запугивания задавили его душу: там, где должно было расцветать мужество, осталась какая-то каша.

Печаль окутала её, словно плащ. Для неё религия всегда была источником надежды, стойкости и любви. Неким лифтом, поднимавшим её из темного подвала на свет духовности. Ей было больно от мысли, что этот же лифт способен, напротив, опустить других людей на самый низ. Учения, которые согревали её сердце и сближали с человечеством, вне зависимости от убеждений, цвета кожи и национальности, можно интерпретировать так, что они послужат разобщению, смятению и раздору между людьми, посеют семена враждебности и приведут к кровопролитию.

Вероятно, все боятся смерти, но гораздо больше это делают те, кто всю жизнь притворялся и исполнял какой-то долг, кто всецело подчинялся нуждам и требованиям других людей.

Люди напоминают соколов: у тех есть умение и возможности для полёта в небо, где можно быть свободными, лёгкими и ничем не связанными, однако порой птицы тоже живут в неволе — под нажимом или по собственной воле.
Живя в Анатолии, Налан вблизи наблюдала, как соколы сидят на плечах своих хозяев и послушно ждут следующей команды или очередного лакомства. Свист соколятника — звук, заканчивающий свободу. А ещё она видела, как на этих величавых хищников надевали клобучок, чтобы они не боялись. Видеть — значит знать, а знать — страшно. Каждый соколятник уверен: чем меньше видит его птица, тем она спокойнее.
Но под этим клобучком не существует направлений — небо и земля сливаются в единую полосу из чёрной парусины. Немного успокоившийся сокол всё равно нервничает, потому что удар может обрушиться в любой момент. Теперь, спустя годы, Налан казалось, что религия — равно как и власть, деньги, идеология и политика — действует точно как этот клобучок. Все суеверия, пророчества и веры словно лишают человека зрения, держат его под контролем, а в глубине души настолько сильно ослабляют его самооценку, что он начинает бояться всего, буквально всего.

Ночь на кладбище была совсем не похожа на ночь в городе. Тут тьма была не столько отсутствием света, сколько чем-то особым — живым и дышащим существом. Она преследовала их, словно любопытная тварь, — сложно сказать, что именно она делала: предупреждала их об ожидавшей впереди опасности или стремилась толкнуть ей навстречу, когда наступит удобный момент.